Новый мир, 2000 №07

Капитан твердо стоял над палубой маленького судна, и рыбаки, задрав отяжелевшие от многомесячного безрезультатного труда головы, вынужденно смотрели снизу вверх на его выбритые толстые фиолетовые щеки и разверстые ноздри с темными пучками щетины. Рядом с этим крупнотелым человеком, помещенным к тому же выше их, они чувствовали себя тонкими и тщедушными. Море дышало под сейнером, и он тоже вздыхал посаженным на цепь безродным псом. На одном особенно глубоком вздохе корпус болезненно дрогнул, ткнувшись железом в торчащее из пирса бревно. Нужно было поправить автомобильные покрышки на цепях, служившие кранцами, чтобы судно перестало биться в твердое, но никто не тронулся с места.

Матрос Заремба с распахнутой тощей грудью, по которой из-под расстегнутого ворота до самого горла поднималась синяя тюремная летопись, скривил ехидные губы:

— Ты, Денис Матвеич, не говори загадками. Как это — топить пароход?

— Топить — это топить, — жестко и нетерпеливо изрек капитан. — Мы выйдем завтра к Танькиным камням и сами потопим свой пароход.

— Зачем? — озадаченно спросил кто-то из-за спины Зарембы. — Он же из капремонта…

— Затем… — Большие волосатые ноздри Дениса Матвеевича трепетали. Он как мог вытянул толстую шею, вглядываясь в непонятливого. — Затем, что так надо. — И он кивнул в сторону берега, машинально желая показать на контору, где полчаса назад получил приказ утопить свое судно.

По сопке, подобно ночным скалолазам с фонарями, лезли дома большого поселка. Конторы разглядеть отсюда никто не мог, зато капитан понял, что скрывать от команды ничего не стоит, а, напротив, нужно сейчас же рассказать правду, тогда вина за все неудачи и, главное, провал путины ляжет на чужие — важные и недосягаемые — плечи.

— Им нужно взять страховку за наш пароход. Они, может быть, себе еще по одному дому построить хотят… — Он изловчился и тяжко шагнул с пирса на борт. Рыбаки расступились перед массивным человеком.

Денис Матвеевич умолчал, что ему самому была обещана из страховки небольшая доля и что в награду он будет переведен на конторскую работу, о чем он сам давно мечтал, считая, что стареющим ноющим костям пора успокоиться от морской жизни.

В мореходной памяти капитана, катившей свои волны почти сорок лет, хранилось несколько случаев, когда в большом рыболовном хозяйстве тайно пускались на дно старые ржавые посудины, чтобы, как за новые, выручить страховку. Такие приработки ни для кого не были секретом. Однако никто не мог вспомнить, чтобы нарочно утопили МРС через три месяца после капитального ремонта.

Капитан направился в рубку, но растерянный голос Зарембы сказал ему в спину:

— Пурга какая-то… Ты, часом, брешешь, Денис Матвеич. Мы хотим с хозяином поговорить.

— Поговори. — Денис Матвеевич полуобернулся в тесном дверном проеме. — Он поговорит тебе… Улетишь с работы к такой-то матери, и никуда больше не возьмут. — Он скрылся в судне, а рыбаки, так ничего толком не поняв, остались на палубе.

— Пурга… — пожал плечами Заремба. И кто-то добавил близкое к его невыраженному настроению:

— У них там совсем от жадности брюхо расперло.

В ночном воздухе скоро стало тесно и душно, словно мир сдавился до маленького клочка пространства, освещенного лампами, и взволнованные люди издышали здесь весь кислород. Все теперь молчали, чувствуя, что в ночном небе, в недоступной тьме пыжились тучи, готовые задождить. И спустя полчаса холодный пробирающий дождь и правда застучал по железной палубе — сначала редко, потом плотнее, сливаясь в неопределенный сонный звук. Чье-то бельишко, развешанное на леере у короткой грязной трубы, уныло вбирало в себя небесную воду, и подсохшие черные спортивные штаны, вновь намокая, тяжелели и вытягивались, пробуя большие размеры. За бортом поплыли пузатые блестящие пузыри, похожие на выпученные глаза глубоководных рыб.

Шестеро рыбаков вслед за капитаном спустились в кубрик. А на палубе, сидя на низком борту и упершись локтями в колени, остался только один человек — боцман Насонов, не принимавший участия в разговоре. Для боцмана все земные заботы были в этот день мелкими и ненужными. Нынешним ранним утром с этим крупным, сильным человеком произошла странность, поразившая его своим глубинным страшным смыслом. Что именно случилось с ним в тот рассветный час, он и не знал, но твердо понял одно: что заглянул по ту сторону жизни, о чем не сказал пока никому.

Было так, что много часов назад, когда МРС возвращался домой, боцман стоял вахту у штурвала. Сейнер шел сквозь последний утренний сон, сквозь белые клубы тумана, словно он парил во сне, не касаясь железным брюхом моря. Но в сыром белом колыхании Насонову вдруг увиделось встречное огромное судно, и боцман мертво вцепился своими большими озябшими от страха руками в штурвал, напрягся и промычал матросу Зарембе, который мирно дремал на винтовом стульчике вместо того, чтобы поглядывать в таком плотном тумане за локатором:

— Заремба, тварюга!..