Новый мир, 2000 №08

А вот здесь стояли сараи. Назывались «сарайки». Они темнели в тылу двора, и никто не мог ударить нам в спину. Эту оборону дополняли заросли крапивы и старинная канава с водой. В сарайке была наша дворовая библиотека, штаб, блиндаж, замок, колыбель революции… Там мы укрывались летом от дождя. Однажды за сарайки навсегда улетел вертолет. Чей это был вертолет? Неужели мой? Я так и чувствую сейчас его тяжесть в левой руке. Вертолет надо было держать за брюхо в левой руке, а правой дергать за шнур. Моторчик от рывка заводился, лопасти врезались в воздух, и голубой вертолет взлетал. Он летел, тарахтя, не очень уверенно и приземлялся метров через десять. Двор наш был большой, и вертолет летал по нему во все стороны. Как-то он сделал непредсказуемый вираж и скрылся за сарайками. Мы долго искали нашу боевую машину, ворошили крапиву палками, но никаких следов катастрофы не обнаружили. Вертолет исчез бесследно… Наверное, его перехватили соседские мальчишки. В восемьдесят девятом приехал бульдозер, сломал сарайки, засыпал наш ров и крапиву. Двор залили асфальтом и открыли всем ветрам. А через год рухнула Берлинская стена.

Показываю Асе наши окна. Они темны. Рано.

Да, совсем не похоже на утро. Похоже, что вечер и во всем районе выключили свет.

Так бывало зимой. На этот случай были припасены стеариновые свечи. Бабушка шла со свечой по коридору, и свеча двоилась — отражалась в зеркале. Дедушка просил посветить, забирался на тонкий венский стул и проверял пробки под счетчиком. Пробки были в порядке. Я ходил от окна к окну и смотрел, в каких домах есть свет, а в каких нет. Огни виднелись за крышами, на вокзале, далеко. Оттуда доносились бодрые гудки маневровых тепловозов и переговоры диспетчеров товарной станции. Мы с дедушкой садились у приемника. У «Спидолы» нажималась кнопка, и возникал зеленый мир диапазонов, там среди черточек и цифр, как среди водорослей, плавали названия городов: Варшава, Будапешт, Берлин, Париж… Редкие машины отбрасывали свет фар на потолок, блуждали по нему, как в снежной степи, скрещивались, уползали за гардероб. От радио было спокойно, как от тиканья ходиков. Кто-то разговаривал на площадке, хлопали двери. «Авария?» — «Никто не знает…» — «В аварийку звонили?» — «А как туда звонить — через коммутатор?» — «Попробуйте… А у нас гости…» — «И что вы с ними делаете?» — «Аркадий Петрович рассказывает про Карловы Вары, и мы слушаем…» — «Жалко, сегодня последняя серия…» — «Не упадите, вот ступенька…» — «Перила мне найдите, и я сам…» — «И звонок не работает…» — «Он же электрический…» — «У меня холодильник потечет…» — «Выкиньте на балкон…» — «Закройте двери, у меня кот убежит…» Дедушка, это к нам стучат! Дверь открывается, свечной огонь испуганно гнется от сквозняка, тени пляшут. Девичий голос: «У вас можно посидеть, а то я пришла, а наших нет, а тут холодно…» — «Да-да, конечно… А вы не снимайте, вот тут диван…» Дедушка оставляет свечу на столе в большой комнате. «Кто там?» — спрашивает бабушка. «Девушка к Степановым». Я иду из темноты комнаты к белеющему окну. Звезд нет на небе и луны нет, будто и там погас свет. В доме напротив бродит свеча. Появится в одном окне, исчезнет, возникнет в другом. Видно, как кто-то курит у форточки. Уголек сигареты летит на дорогу. Кошка идет по забору, роняя свежий снег. Я оглядываюсь: девушка тоже смотрит в окно. Я вижу ее профиль, белый чистый лоб, гладкие волосы, небольшой аккуратный нос… Ресницы у нее вздрагивают, она замечает меня, я отступаю от окна в темноту, прячусь в глуши тумбочек, сундуков и подушек. Я уже привык жить без света, я не хочу, чтобы его включали… «Взгляни на меня долгим взглядом, — поет Бернес, — ты здесь, ты пока еще рядом, и я улыбаюсь тебе…» Пустынный телефонный звонок. Дедушка: «Вам кого?.. Нет, вы ошиблись, здесь нет Саши…» Голос девушки: «Это я Саша…» Дедушка: «Простите, вот я передаю ей трубку…» — «Да, да… сейчас… хорошо…» Она уходит. Включают свет. На венском стуле в коридоре я вижу чужие варежки. «Это ее варежки», — говорит дедушка. Я бегу на третий этаж к Степановым, а перед тем, как мне откроют дверь, прижимаюсь на секунду к варежкам — щекой, глазами, носом. Как собака, чтобы найти потом след… «Ты здесь, ты пока еще рядом…»

Днем мы едем на троллейбусе в Заречье, к моей учительнице. У меня в руках кулек с веткой хризантемы, но я чувствую, что чего-то не хватает. Заходим в гастроном рядом с ее домом.

— Купим «Паутинку», — говорю я Асе.

— А что это?

— Это самый вкусный на свете торт.

«Паутинку» очень любила бабушка. В праздники она просила дедушку купить именно этот торт. Я проехал всю страну и понял, что «Паутинки» больше нигде не делают.

Мы пришли вовремя, нас ждали. Моя учительница приготовила винегрет, целую кастрюлю. Мы ели винегрет и говорили. Мы не виделись много лет. Она совсем не изменилась.