Новый мир, 2002 №04

Разрывная рана, и — Нью-Йорк!
Я бывал, где дырка от нее,
раньше, хоть и не часто:
там вишенка из коктейля
скушаться мне хотела
                на счастье.
Но лишь тут удача или чудо,
что жив и вижу, как в экран
вдруг Мухаммед влетает, ниоткуда,
и — рвать на буквы город и Коран.
Смерть собственную — об другие!
Рай выкресать об Ад, о — страх…
И мыслящие черепа
                перемолоть в погибель,
в бетонную труху, в субстрат.
В стеклянную крупу, в железные лохмотья…
Откуда мне знаком руинный вид?
А — в первый тот наезд в Манхэттен,
                в миг: — Ах, вот он! —
с боков — некрополи стоячих плит
и вывернутый взгляд
                 на град
                                  с наоборотом.
Нас нет, а памятник уже стоит.
Да гордый город был.
                 В минуты сломан.
На колени, словно слон,
пал, которому вдруг ломом
в лоб влепили наповал,
                 на слом.
Банк! И метит в мозг ему мечеть.
Где ты, Супермен? В параличе…
Вот бы и мне кончаться,
где вишенка из коктейля
скушаться захотела.
                Так — в одночасье!
Здравствуй, тысячелетие
                 и несчастье!
Цвет времени
Начинается тысячелетие желтым
лучом за облаком полуседым.
Гривны, стало быть, уступают злотым,
а секунды серебряные — золотым.
Наконец-то за ускользающим Завтра
погоня закончена. Оно — сейчас:
желтое в этой застежке рюкзачной,
козырьке, куртке, разрезе глаз.
Манго-банановая Пальмира,
зеленеющая в голубизне!
Ее, раскинувшуюся на полмира,
мыслимо ли разглядеть извне
до оранжевой сердцевины,
откуда розово истекает родник…
Видимо, кровушку, как они ни цивильны,
будут пускать и при них.
Уже и при этих вот, ярколицых.
Кто она — афреянка? Он — америяп?
Невероятные — что ни случится,
выстоят, — каждый в костях не слаб.
Наше дело — помахать им ладонью:
— Вот вода и воздух — мол, садись, володей…
— Здравствуй, незнакомое, молодое
племя, похожее на людей.

Шампейн, Иллинойс.

Анатолий Азольский Диверсант

21 Береги честь смолоду. — К вопросу о правдах войны — штабной и окопной

Очень, очень нехорошие события случились с нами при переходе линии фронта! Самолет за нами не пришел, хотя и был обещан, и все потому, что задание было сдвоенным, и от Чеха, и от Костенецкого, а тот полагал, что обратную дорогу обеспечивают москвичи, те же надеялись на фронтовое наше начальство. Представленные самим себе, мы изворачивались угрями. Дороги забиты немцами, общаться с партизанами нам запретили, местного населения как такового не существовало… И все-таки мы вышли к своим и предстали перед начальником разведотдела… не нашего фронта, вот в чем еще одна беда, а Воронежского, если не изменяет память. После чего началась странная канитель.