Новый мир, 2002 №10

Читая Толстого, очень легко заметить, что в той самой многолетней кавказской войне он не принимает ни ту, ни другую сторону, но… одновременно он и на той, и на другой стороне — на стороне простых участников конфликта, волею судеб подвергшихся этому тяжкому испытанию. Известно, что Толстой всегда был в стане страдающих, подвергающихся насилию и против тех, чьи действия это насилие инициировали. Разумеется, он против и Николая, и Шамиля, главарей, с его точки зрения, той заварухи, и оба они в равной степени вызывают у него антипатию. Мотивы, чувства этих верховных вдохновителей кровавых событий — в стороне от простых, нормальных, таких естественных чувств, что свойственны, с одной стороны, и Хаджи-Мурату, и рядовому Авдееву, и даже Лорис-Меликову (живо интересующемуся историей этого знаменитого горца). Толстой однозначно определяет, что человеческая (глубинная) правда, конечно же, не за теми, кто войной руководит…

Для всякого, кто внимательно читал повесть, должно быть очевидно, что личные симпатии писателя явно отданы Хаджи-Мурату. Тут, собственно, и не нужны доказательства, поскольку невозможно найти ни фразы, ни слова, что могли бы быть истолкованы не в пользу этого героя, прирожденного бойца, с детской улыбкой и стальным сердцем. А предложенное в начале повести сравнение с репьем-татарником — это лишь яркая, но, как кажется, не главная характеристика горца, действительно так отчаянно сражавшегося и дорого отдавшего свою жизнь. Ведь это только одна сторона образа героя повести! А вообще-то он достаточно неоднозначен, этот местный князек, с биографией весьма извилистой. Давайте-ка вспомним историю. В юности, как верноподданный царского наместника, он не принимает газавата. Затем, после общения с русскими, с одной стороны, и по завету им же смертельно раненного мюрида — с другой, он решает все же встать на сторону имама Гамзата. Но совершенное этим Гамзатом в сообществе с Шамилем подлое предательство и убийство близких заставляет, по всем горским представлениям, мстить им. От генерала Розена получен офицерский чин и назначение главой Аварии. Затем — наветы горских князей, арест, бегство и вынужденный переход к Шамилю, после чего следует масса смелых и успешных дел против русских войск. Но старая вражда и кровь между ним и имамом привели к тому, что Хаджи-Мурат опять переходит к русским, надеясь при их поддержке выручить затем и семью. Надежды не сбываются, и вот — побег в горы и гибель… Вообще-то человек с такой судьбой и многократными перебежками из стана в стан, казалось бы, и не заслужил доброго слова в свой адрес! Но ведь надо понимать, в какой среде все это происходило, что это за обстановка межплеменных клановых взаимоотношений в диких горах, при глухой изоляции, жестких обычаях, нормах жизни, закрепленных шариатом… Если вы видели знаменитые боевые башни в горах Кавказа (не важно, где именно, — православные Сванетия и Хевсуретия тут мало отличимы от исламских Чечни и Дагестана), то вы должны проникнуться пониманием, что в них выражены сама суть и смысл горского существования. Да, это древность, разумеется, история, некий символ, ныне лишенный непосредственного жизненного смысла, все так! Но в этих-то башнях под их влиянием жило, воспитывалось, из корня в корень перекачивалось стойкое, трудноистребимое представление о смысле, значении, общем устройстве жизни именно здесь, в горах. Эти сооружения — родовые, персональные крепости, и даже там, где, казалось бы, практика подсказывала объединиться и создать коллективные укрепления, все равно стоят во множестве эти башни, друг против друга, лоб в лоб, род на род, семья на семью! И вы, родившиеся на равнинных пространствах и жившие испокон веков какими-то коллективами, никогда не поймете этой стихии! (Башни, построенные доморощенными архитекторами, надо сказать, вызывают восхищение стилем, пропорциями, полной гармонией с ландшафтом, наконец, просто сейсмостойкостью.)

Так, спрашивается, что же при бесконечных внутренних распрях, при том, что недруг, кровник — вот он, близко, рядом; что при всем этом означает переход от одного большого покровителя к другому? Да ничего… во всяком случае, по горским нормам того времени. Внутри того разобщенного мирка так все зыбко, неустойчиво, так сильно завязано на личность, так мало единых установлений, что именно ты, джигит и мужчина, в конце концов сам себе и законник, и опора, и защитник близких…