Новый мир, 2004 №02

Превращению России 90-х годов в «сообщество регионов» помогли и такие параллельные процессы, как сложившееся в центре в 1991–1993 годах двоевластие (Президент и Верховный Совет) и нерешенность «основного вопроса всякой революции — вопроса о власти». Не разрешив кардинально вопрос о стратегическом пути, по которому пойдет государство, образовавшееся в результате августовской революции, браться за «замирение» окраин было бы верхом политического легкомыслия. Видимо, из подобного постулата исходил первый российский президент, предлагая регионам взять побольше суверенитета. Проще говоря, выбирая между «покупкой» (и недешевой) региональных баронов и их силовым «замирением», Борис Николаевич остановился на первом. Ельцинскую региональную политику, следствием которой стала дезинтеграция страны, не ругает только ленивый. Но мало кто из аналитиков понимает (или желает понять) тот факт, что первый российский президент «делился» суверенитетом не из-за жгучего желания превратить Россию в сообщество регионов, а по причине отсутствия у него в 1991–1992 годах и правовых, и силовых механизмов для обуздания региональной вольницы. Главным, чего он добивался, была внешняя лояльность и умение сдерживать на подведомственной территории национал-коммунистическую оппозицию, с чем местные начальники худо-бедно справлялись. Обвинять же Ельцина в потворствовании региональному партикуляризму можно лишь при одном условии: если гипотетический обвинитель готов назвать те ресурсы, за счет которых президент смог бы могучей рукой подавить местную вольницу. Действительность же была такова, что ни правовых механизмов (поскольку российское законодательство надо было создавать с нуля), ни силовых рычагов (МВД и органы безопасности переживали реорганизации, а армия России, напомню, была создана лишь весной 1992 года) у российского главы не было. Но в отличие от Горбачева он вел разговор (и успешный) с региональными баронами не на языке романтического догматизма о непреходящих социалистических ценностях, новом мышлении и прочих благоглупостях, а о вполне земных вещах — власти, собственности, личных гарантиях. Получив свою долю «общероссийского пирога», региональные вожди, периодически фрондируя (особенно в моменты ослабления федеральной власти), все же отказались от повтора беловежского сценария. Успехи же федерального Центра в преодолении двоевластия (октябрьская победа Ельцина в 1993 году), укрепление самой центральной власти делали региональных баронов сговорчивее. До октября 1993 года невозможно было даже помыслить о силовом замирении Чечни. Борьба с ичкерийским сепаратизмом, а также смягчение позиций посткоммунистических воевод и в конечном итоге выдвижение тезиса об «укреплении властной вертикали» — все это оказалось реальным во многом благодаря «похабному миру», заключенному в начале 90-х годов между Ельциным и региональными элитами. Не видеть той политической основы, благодаря которой стало возможно само обсуждение такой темы, как укрепление политического единства государства, могут только не вполне добросовестные конструкторы виртуальных «технологичных» комбинаций.

Так как же нам оценивать феномен «Вестфальской» России эпохи Ельцина? Для понимания российского «феодального федерализма» 90-х годов требуются взвешенные подходы. Данная система возникла в условиях распада СССР и всеобщего управленческого и экономического коллапса, в ситуации «предчувствия гражданской войны», кризиса национальной идентичности и прочих весьма неприятных вещей. Подобная система смогла существовать и потому, что гражданские институты были чрезвычайно слабы и заражены патерналистскими установками. Очевидно также, что «Вестфальская» Россия стала логическим продолжением на новом витке и в иных исторических условиях так называемой «русской системы» власти (абсолютное доминирование властных институтов, персонификация власти, неразделенность власти и собственности, неподконтрольность государства обществу и проч.). Только на сей раз «русская система» оказалась делегирована из Центра на места. Но при всех своих издержках «Вестфальская» Россия Ельцина позволила избежать повторения «беловежского сценария» и дать некоторый импульс для развития демократических процессов, поскольку выборы были признаны и в Центре, и на местах единственной легитимной процедурой. Разрешение федерального Центра на «вестфализацию» позволило решить основной вопрос — вопрос о власти в самом Центре, консолидировать ее и приступить к следующему логическому шагу — преодолению «Вестфальской» России и строительству нефеодального федерализма.