Ни подогреть воду, ни отварить крупу, ни даже закипятить молоко для каши. Совершенно ничего. Только если пожевать рис вместо жвачки, но вряд ли это сильно насытит. Миную крупы, но пару пачек сушеного мяса кидаю в корзину. На вкус тот еще шлак, но зато хранится долго и уже готовое.
Машинально поднимаю голову и поисках рыжей макушки.
Останавливаюсь.
Ее нет.
Я делаю шаг назад и хмурюсь.
Лили нет.
Осторожно опускаю корзинку и медленно, совершенно бесшумно, снимаю винтовку с плеча. Покрепче беру и опускаю палец на спуск. Когда я возился с хлебом, то видел ее впереди. Иду туда, тихо, шаг за шагом. Проглядывая одновременно сразу все стороны и время от времени оборачиваюсь назад, не оставляя себе слепой зоны.
Лили всегда соблюдала это правило. Безоговорочно. Если я сейчас ее не вижу – значит, у нас большие проблемы. И понятия не имею, где именно – сбоку, спереди, сзади. Кажется, кругом.
Вновь оборачиваюсь, оглядывая слепую зону, и опять продолжаю медленно идти вперед… Когда из угла резко выскакивает силуэт!
Если бы мои руки не вспотели, как чертово мокрое белье после дождя, то уже непременно бы раздался выстрел. Но так силы не хватило – палец лишь соскользнул со спуска, а не вдавил его. Этого мгновения мне хватило, чтобы понять, что этот силуэт – Лили.
На место страху тут же приходит ярость. Я закидываю винтовку на плечо и, сжав зубы, раздраженно показываю:
Я гляжу на сладость в ее руках. Чертовски объемная большая пачка чоко-пая. Да что с ней сегодня такое? Мы никогда не берем сладости! Ни-ко-гда!
Все еще взбешенный ее сумасбродством, я выбиваю пачку из ее рук. Та картонная, но все равно некоторый шум от нее разносится, когда она падает на пол. Нацеливаю палец на Лили, после чего дерганными резкими жестами показываю:
И тут меня озаряет.
Я поспешно делаю несколько шагов назад и вновь хватаю винтовку с плеча, нацеливаю на нее. У меня нет возможности показывать жестами, если я хочу удержать ее на прицеле, потому говорю едва слышным шепотом:
– Почему я впустил тебя в свой дом?
– Чье это было оружие?
– Как его звали?
На ее лице начинает проступать паника, но я хорошо знаю, насколько искусно Они имитируют человеческие эмоции.
– Как ты впервые забралась в мой дом?
– Второе имя твоей матери.
Все еще хмурясь, я все же медленно свожу с нее прицел. Закидываю винтовку обратно на плечо и теперь уже добавляю жестами:
Я медленно гляжу на брошенную на пол упаковку чоко-пая, потом перевожу взгляд на Лили. Понятия не имел, что у нее день рождение. Но упаковка слишком большая, совать ее нерационально каким бы не был повод.
Думаю, после чего снисходительно показываю:
Лили радостно улыбается:
Я следую за ней, все еще оглядываясь. Это и есть главная проблема, когда приходится действовать с кем-то. Никогда не можешь быть уверенным на сто процентов. Даже в такие моменты приходится постоянно подозревать напарника.
Если бы она ошиблась хотя бы с одним вопросом – или просто замешкалась из-за паники – мне бы пришлось ее застрелить. Потому что это риск.
Я должен быть уверен, что она не Имитационная.
А когда она за пять минут нарушает два основных правила, любая заминка заставит меня спустить курок даже на родную мать, не говоря о соседской девчонке, какой бы полезной она не была.
Если сдохнешь – никакая польза уже не пригодится.