Утром она внезапно исчезла. Никому не сказала ни слова. Я несколько часов пыталась пробиться на ее чип — счастливый голос Нины на автоответчике просил звонить позже. Ее сын почуял неладное и ударился в рев. Мой сын, услыхав плач, решил поддержать компанию.
Она пришла так же неожиданно, как и ушла. Просто вылезла из канавы, в буквальном смысле, перед самыми воротами поместья. Ума не приложу, как ее пропустили внутрь. Наверное, сказался аристократический инстинкт самосохранения — и тщательно вышколенной прислуги — любой ценой скрывать позор, в котором замешаны близкие.
Нина была пьяна в дым, по уши в грязи, в чужой куртке, джинсах на голое тело, босиком.
И в крови.
На воротах ей выдали дождевую накидку, тщательно закутали — сама она уже не могла попасть в рукава, — и боковыми тропками, через дальний сад провели ко мне. Где-то по дороге у Нины началась истерика. С криками, попытками поваляться по земле и прочей красотой. Первое, что она сказала, увидев меня: «Хочу сдохнуть». Эту же фразу она повторила еще раз двадцать в течение следующего часа. С разными интонациями.
А я смотрела и думала.
Кровь была не ее. Где-то в перерыве между суицидальными требованиями Нина сообщила, что убила кого-то. Где — не помнит. Да, свидетели остались. А еще она вдребезги разнесла какую-то забегаловку, ту самую, где убила.
В общем, все плохо.
Теперь ей не отмыться, и Йен все узнает, да и пусть, потому что она никогда уже не сможет выйти на люди, ей стыдно. Она вообще не знает, что делать. В тюрьму, наверное, даже неплохо бы попасть, но попадет она в клинику. Потому что все, это конец.
А потом явилась леди Памела, и я не успела задержать ее.
Нина уставилась на супругу патриарха клана Маккинби широко раскрытыми глазами. Я поняла, что произошла катастрофа. Нина тоже.
— Санта, — повелительно произнесла леди Памела, — горячую ванну. Немедленно. Делла, у тебя остались еще те волшебные таблетки, о которых все рассказывают шепотом, так, чтобы я не услышала? Принеси их, пожалуйста. Санта, грязную одежду уничтожить. И если кто-нибудь проболтается — мне тоже бывает стыдно. И я тоже от стыда делаюсь агрессивной. Очень агрессивной. Не советую провоцировать мою агрессию.
Я поняла, что теперь мы влипли по-настоящему.
И что у леди Памелы были совсем не те проблемы, о каких все думали.
— Пойду-ка я проблююсь, — пробормотала Нина, встала, пошатнулась и упала.
Леди Памела огляделась, выбрала себе кресло, села и расправила платье на коленях.
— Санта, помоги ей. И проследи, чтобы Нина не разбила голову на этот раз себе.
Санта бережно подняла Нину и увела ее. Я молча принесла таблетки. Леди Памела встала и нервно заходила по кабинету, сильно стиснув пальцы.
— Нет, — сказала она мне, — я не выпью. Делла, проследи, чтобы я не выпила. Тогда будет совсем плохо.
— Хорошо, леди Памела. Мне кажется, спиртное сейчас противопоказано всем.
— Да, безусловно. Безусловно. — Леди Памела подумала и еще раз сказала: — Безусловно!
Вернулась в кресло и попросила:
— Тогда давай чаю, что ли, попьем. Ведь нельзя же совсем ничего не пить!
Я прислушалась. Вроде бы дети спали. Позвонила Монике в надежде, что она не легла. Она никогда не ложилась, если Санта не спала. К счастью, индианки куда легче, чем люди, переносят частые пробуждения.
— Моника, сделай чаю, пожалуйста.
— Уже несу! — обрадовалась она. — Мне Санта сказала, что у вас гости и вы будете пить чай.
Леди Памела на миг прижала ко лбу тонкую, изящную руку. Именно в эту минуту я осознала, кого же она напоминает мне.
Валери ван ден Берг.
Моника и Санта явились одновременно. Моника с чайными принадлежностями, Санта с чистой и бледной Ниной. У Нины были красные, сильно опухшие глаза, взгляд она прятала, ее немного знобило. Она с готовностью выпила таблетки и схватила чашку с чаем, наклонилась к ней так, словно хотела спрятаться.
— Рассказывать готова? — спросила я, когда индианки ушли и закрыли дверь.
Нина поежилась:
— Дел, мне так стыдно…
— Нина, если ты расскажешь, будет легче, — твердо сказала леди Памела. — Не беспокойся. Мы поймем тебя.
— Да мне было бы легче, если бы осудили… — промямлила Нина.
— Надо — осудим, — заверила леди Памела. — Но мы же должны знать, за что?
Нина глубоко вдохнула и шумно выдохнула:
— Сейчас бы виски. А то меня трясет как-то.
— Перебьешься, — хором ответили мы с леди Памелой и переглянулись.