Новый мир. № 3, 2004

Именно колхоз обеспечит ветеринара и поддержит (если не деньгами, то транспортом и натурой) в случае болезни, похорон, свадьбы. Ну и весьма существенны услуги, связанные с техникой, — они, конечно, не бесплатны, но колхоз у «своих» никогда не запросит за косилку даже по себестоимости.

Что касается третьего уклада — фермеров, то эта форма хозяйствования функционирует в сложном взаимодействии с индивидуальным и колхозным укладами. Тем более не имеет смысла обсуждать перспективы фермерства «вообще»: фермер-то хозяйствует не вообще, а занимается или зерном, или скотом, или товарным огородничеством, притом не вообще в России, а на Псковщине или Кубани.

У географов есть такое понятие — «западно-восточный градиент»; о нем писал еще П. П. Семенов-Тян-Шанский. Это падение с Запада на Восток культуры землепользования и урожайности сельского хозяйства, измеряемых совокупными показателями. Кстати говоря, в их число входит — и это очень важно — протяженность дорог с твердым покрытием.

А. И. Трейвиш показал, что аграрная Россия на протяжении своей истории отставала от Запада в агротехнологиях примерно на 500 лет, а от Восточной Европы — на 200. Во многих российских регионах трехполье, с которым Европа простилась 600 лет назад, доминировало еще в начале ХХ века.

К 80-м годам перепад градиента проходил в точности по современной границе Российской Федерации. Я имела случай с середины 60-х и до конца 70-х годов ежегодно «ощущать» этот самый градиент, пересекая на автобусе границу между Псковской областью и Эстонией. Ухабы на дороге кончались ровно там, где кончался русский город Печоры и начиналось эстонское поселение Петсери. Дальше повсюду, где лес не подступал вплотную к шоссе, трава была аккуратно выкошена, а с интервалом в несколько километров в окне автобуса мелькали придорожные деревянные сооружения, напоминавшие большие стремянки. Как оказалось, это были подставки для фляг с молоком, которые после утренней дойки выставляли хозяева, чтобы их забрала машина ближайшего молокозавода. В тогдашней России ничего подобного не наблюдалось.

Кстати сказать, еще А. Н. Энгельгардт в очерках «Из деревни» писал, что экспорт дешевого зерна из России был возможен именно за счет нищенского уровня личного потребления в деревне. Как оценить тот факт, что мы одновременно ввозим и вывозим зерно? Чтобы иметь на этот счет обоснованное мнение, надо понять, что в нынешних российских условиях выгоднее купить мясо за рубежом, чем покупать фуражное зерно и переводить его на корм бесперспективному скоту.

Широтный градиент тоже значим. Немалая часть наших сельскохозяйственных угодий слишком сдвинута к северу, чтобы можно было ожидать от земли эффективной отдачи. Известный географ Б. Б. Родоман считает, что лесная нечерноземная часть России самой природой предназначена вовсе не для земледелия, а для рыболовства, охоты и животноводства, а активное землепашество там сложилось как историческое следствие внеэкономического принуждения.

Нефедова с коллегами из Англии и из Перми обследовала один из районов Коми-Пермяцкого автономного округа — Косинский, расположенный примерно на широте Петербурга. Все коллективные хозяйства там убыточны, да и вообще в районе некому работать. Полусгнившие черные избы. Каждая третья смерть связана с алкогольным отравлением: население пьет технический спирт Березниковского химкомбината.

В мае еще лежит снег, сажать можно только в июне, а в июле уже стоит тяжелая таежная жара с гнусом и оводами. Все зерно идет на корм скоту, который приходится держать по восемь месяцев в коровнике.

По «бумагам» посевная площадь с 1975 года уменьшилась в 3 раза, но на самом деле тамошняя пашня в основном — давно заброшенная земля, которая через пять лет будет навсегда потеряна для обработки. Сеять в этих местах если и стоит, то только клевер. Жители живут сбором грибов и ягод, которые сдают перекупщикам. Но и это возможно лишь там, где есть дороги. Там, где их нет, — ловят рыбу, подрабатывают у своих же пенсионеров, которые нынче оказались самыми богатыми людьми в вымершей деревне, потому как имеют регулярный доход.

Косинский район — типичная «черная дыра» в сельском хозяйстве Европейской части России. Это явление системное, хоть и определяемое в каждом отдельном случае корреляцией нескольких факторов. В качестве опорных показателей Нефедовой выбраны надои молока на одну корову, урожайность зерновых и динамика общественного поголовья крупного рогатого скота, рассчитанная путем сравнения данных на 1990 и 2000 годы.

Как оказалось, определяемые таким образом «черные дыры» занимают 31 процент территории Европейской части России (без Крайнего Севера). Это хорошо видно на приведенной в книге Нефедовой карте — она испещрена черными заплатками, за которыми — 17 процентов сельского населения. Еще 21 процент территории — это «проблемные» районы. Это значит, что к 2000 году половина общественного сельского хозяйства у нас уже развалилась.