Новый Мир ( № 3 2005)

См. также: “Я глубоко уверен в справедливости метафоры Папы Римского, что латинская и византийская традиции — это как два легких Европы, которыми она дышит. Россия как раз и представляет вместе с Грецией, Украиной и еще рядом стран византийскую традицию, и надеюсь, она будет развиваться, потому что очень нужна Европе. Я надеюсь на новый подъем христианства в России. Я жду нового Бердяева, Меня и новых святых, которые повлияли бы на подъем православия. <…> И вообще мне кажется, что христианство живет не с помощью священников, а только с помощью святых. <…> Я вообще-то с польской православной церковью довольно близок, со многими в ней дружу. <…> XX век не стал веком России, но, может быть, в XXI веке она выразит себя лучше и русские не будут эмигрировать, а, наоборот, люди захотят приезжать в Россию, очереди за визами будут стоять перед российскими посольствами. Ведь в XIX веке в России был огромный подъем, и, может быть, это случится снова. <…> Я сам не славянин, итальянец по национальности, правда, не чистый, но славянской крови во мне нет. А вообще-то „славянин” по-польски — ругательное слово. Например, когда поляк запил, потерял ключ от квартиры, тогда говорят: „Во, славянская душа!”… Не любим мы этого слова. Знаете, когда нам говорят „славянин”, то за этим слышится: наша столица уже не то что не в Варшаве, но даже и не в Петербурге, как когда-то, а в Москве. А это нам не нравится. <…> Не надо говорить, что смерть, в общем, — нормальное явление. Это страшная вещь. Это твоя космическая катастрофа. Это черная дыра, и когда-то в отдаленной перспективе мы с ней столкнемся”, — говоритКшиштоф Зануссив беседе с Павлом Яблонским (“В XXI веке Россия выразит себя лучше” — “Политический журнал”, 2004, № 45, 6 декабря).

Валентин Хромов.“Звук, слово, птичьи трели…” Беседу вела Ирина Врубель-Голубкина. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2004, № 24.

“А когда Крученых читал у Асеева, хозяин сказал нам: „Подтяните люстру”. Я залез на стол и поднял абажур. Сергеев был толстый, еще там был Чертков. И когда Крученых начал читать стихи, я понял асеевский приказ. Крученых отчаянно жестикулировал, размахивал руками и подпрыгивал — это в его-то возрасте. Чтение было фантастическое, он так владел артикуляцией, так произносил звуки, играл речетворным аппаратом — это фонетическая запись, как у конструктивистов было — Чичерина, например. Он писал стихи не как пишется, а как произносится. Вместо „я” писали „йа” и так далее. А Крученых так читал, что все это обыгрывал”.