Новый Мир ( № 3 2010)

Для любого историка Павел — загадка. И Пушкин, и Лев Толстой собирались писать о нем как о совершенно самобытной фигуре русской истории — и оба не написали. Однако и хулители и сторонники Павла сходились в одном — что имеют дело с фигурой необычного масштаба и предназначенья. Декабрист Владимир Штейнгель находит, что «кратковременное царствование Павла I вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II». Знаменитый генерал А. П. Ермолов, герой 1812 года, при Павле два года просидевший в заключении, никогда не позволял себе «никакой горечи» в высказываниях о бывшем императоре, напротив, «говорил, что у покойного императора были великие черты и исторический его характер еще не определен у нас» [9] . Метафизическая, так сказать, задача Павла: остановить время, идущее «не туда», впрыснуть в него «благородной старины». Или по крайней мере вернуться вспять ко времени Петра, к началу «славных дел», и продолжить их по своему усмотрению, причем буквально — только по его личному, императора Павла I, усмотрению, а следовательно, все развитие России на протяжении XVIII века отменить как ложное и покончить с «просвещением» и неизбежным следствием оного — некоторой «вольностью» (для начала только дворянства). Император, окруженный группой «верных», — и белый лист истории — вот идеал Павла.

Разумеется, это попятное движение было невозможно, сам круг «верных» у Павла так и не сложился, постоянно подвергаясь перетасовке; лишенное своих привилегий дворянство затаило глубокую обиду на Павла, но никуда не исчезло, передовые люди, которые желали поначалу видеть в Павле глубокого реформатора, в очень скором времени были разочарованы отсутствием какого-либо намека на реформы — все это фактически лишило его опоры и привело к роковой гибели.

Но были планы, и грандиозные.

Невозможно представить, но ненавидевший французское якобинство Павел неожиданно решает перевернуть не только империю, но и мировую историю, вступив в союз с Наполеоном для низвержения Англии! Метаморфоза фантастическая! Чтобы в этом деле понять хоть что-нибудь, необходимо рассматривать время как бы под микроскопом, в очень тонких срезах, ибо в переменах взглядов Павла важны не просто месяцы — дни!

 

II

 

Надежным проводником во времени нам послужит А. В. Суворов.

В 1796 году — по вступлении Павла I на царство — великий полководец екатерининской поры, герой турецких походов, спаситель России от пугачевщины, получает полную отставку и удаляется — вероятно, до конца дней своих — в имение в Новгородской области. Павел прекращает начатую матерью Русско-персидскую войну, идущую к успешному завершению после взятия Дербента и Баку, и отзывает войска из Закавказья. Реакция Павла понятна: первым полководцем в персидской войне был В. А. Зубов, брат екатерининского фаворита Платона Зубова, а никаких лавров клану фаворитов матушки не полагалось.

Иначе в Европе: главной интригой европейской политики того времени был разгром Франции — страны всемирной пугачевщины, захвата крестьянами земли, конституции, республики, казнившей своего короля. Австрия, Пруссия, Голландия, Испания и конечно же Англия, мечтающая в час смуты добить своего главного конкурента в борьбе за овладение миром, пытаются раздавить «французскую гадину», но не преуспевают в этом. Павел спокойно наблюдает, но до поры не вмешивается; политика его остается прежней: в России находит прибежище эмигрантский двор Людовика XVIII, будущий король Франции получает ежегодную пенсию в размере 200 тысяч рублей; Австрия и Пруссия, как монархии, «стилистически» наиболее приближенные к России, считаются ее традиционными союзниками; английский посол Витворт играет весьма значительную роль в Петербурге и, не скупясь, дарит взятками вельмож, от которых зависит подписание русско-английских торговых договоров; кумиром Павла, как и его отца — Петра III, остается покойный прусский император Фридрих II, военные «нововведения» и масонство которого он воспроизводит с буквальной точностью. Казалось бы, у Наполеона нет ни малейшего шанса занять первенствующее место в душе русского императора. Однако это случается.

Когда и как?

В момент, когда Павел I взошел на престол, собственно с революцией во Франции было покончено: антиякобинский переворот в Конвенте уже свершился; Директорию, которая наследовала Конвенту, с большой натяжкой можно было бы назвать «революционной». Однако Франция все еще жила по своему немыслимому календарю, в котором отсчет новой эры начинался с первого года революции, и оставалась республикой, причем республикой пассионарной и агрессивной, что показал поход генерала Бонапарта в 1796 году в Италию, подвластную тогда австрийцам, которые повсеместно были наголову разбиты.