Читаем Новый Мир ( № 3 2010) полностью

Заодно допросили: ты, тварь! с врагами валялась?

Не реветь! не давить на жалость!

Значит,плохосопротивлялась!..

Нянька старая, Эвриклея,

указала, от радости млея,

на двенадцать развратниц — почище да покруглее.

А потом Телемах под присмотром бати

их повесил — всех — на одном корабельном канате

(любопытная вышла конструкция, кстати).

Как флажки, трепыхались они у крыльца.

Это ж первое дело для молодца —

заслужить одобренье отца.

Слава Марсу! Смерть голоногим девкам

и Меланфо, гордячке дерзкой

с ее двухнедельной задержкой,

dir/

                            о которой никто

                            никогда

                            не узнал

 

 

*     *

 *

Интернет —

это просто большой интернат:

в нем живут одинокие дети,

в нем живут одаренные дети

и совсем несмышленые дети.

А еще в нем живут

кровожадные,

беспощадные,

злые, опасные дети,

которым лучше бы жить

на другой планете.

Но они живут

вместе с нами

в большом интернате,

и от них, словно эхо, разносится:

— Нате! Нате!

Подавитесь! Взорвитесь!

Убейтесь!

Умрите, суки! —

и другие подобные звуки.

Мы бы вырубили им свет,

но боимся тьмы.

Мы позвали бы взрослых,

но взрослые — это мы.

 

 

*     *

 *

Медный кран, серебряная струя,

раковина звенит.

Двое в кухне: бабушка Вера и я,

солнце ползет в зенит.

Ковшик ладоней к струе подношу,

воду держу в горсти —

и честно размазываю по лицу,

что удалось донести.

— Раз, — объявляет бабушка, — два, —

но не считает до трех,

а произносит смешные слова:

Троицу — любит — Бог…

Бабушка Вера не верит в Бога,

но слов удивительных знает много.

И я послушно в лицо плещу

и переспрашивать не хочу.

Вот эта свежесть и будет — Троица,

она уже никуда не скроется,

с лица не смоется, в кран не втянется,

в небесной кухне навек останется:

в просторной кухне с живой водой,

с окном, где солнечный глаз,

и с бабушкой Верой, еще молодой,

такой же, как я — сейчас.

 

 

 

К мотоциклистке

Благодарствуй, отважнейшая из дев,

Что сверкнула так близко, едва не задев,

И вернула меня к берегам Итаки:

На платформу Сорок второй километр,

Где летела, лицом осязая ветр,

Я у дяди Бени на бензобаке.

Дядя Беня, троюродный, был сероглаз,

От семейных торжеств отрываясь, не раз

Он катал детишек вокруг поселка.

Сына Борьку, что был покрупней меня,

Он сажал за собою, на круп коня,

Бензобак был спереди — там, где холка.

Я была счастливее всех кузин,

Подо мной плескался душистый бензин,

Оживал под пальцами руль горячий,

По бокам — две прочных мужских руки,

А навстречу плыли, словно буйки,

В море медных сосен — утлые дачи.

Этот гул морской, этот хвойный звон,

Этот лучший в мире аттракцион,

Дядю в кожаной кепке и запах рая

Ты у вечности выхватила, быстра,

О моя шлемоблещущая сестра,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы