Читаем Новый Мир ( № 3 2010) полностью

Мне кажется, виртуозные стилизации Арад — одно из проявлений глубинного процесса, происходящего в израильской культуре, нарастающего разочарования в модернизме и поиски альтернативных постмодернистских возможностей. Не знаю, как у кого, а у меня уже нет моральных и физических сил дочитывать до конца многословные, невнятные и невыносимо претенциозные романы живых израильских классиков (имена которых, как говорится, хранятся в редакции). Романы с расползающимся сюжетом и патетически поданной свеженькой идеей типа “Ребята! Давайте жить дружно!”. Почему эти авторы думают, что намеки на инцест или подробное описание какого-нибудь очень уж необычного способа соития (рядовая супружеская измена интересной уже не считается) сделают их тексты менее скучными и банальными?

На этом унылом фоне перелицовки Майи Арад кажутся необычайно свежими и оригинальными. Повседневные израильские реалии на русской классической подкладке оказываются интересными, яркими, стереоскопичными. Так и хочется сказать: “А-а, вот что это такое! Теперь я вижу!” Русские формалисты называли такой прием “остраннение”.

 

Не случайно ведь героиня романа “Другое место, чуждый город” занимается проблемой израильской идентичности, то есть тем, что нас, израильтян, отличает от всех других людей. Оказывается, израильская идентичность открывается русским ключом.

 

Поиски жанра

 

Иногда я думаю, что идейный и культурный кризис, посетивший нашу страну, может все-таки разрешиться в хорошую сторону. Я думаю это, глядя на студенток Иерусалимского религиозного женского колледжа, в котором я преподаю литературу раз в неделю. В последние годы в каждом наборе есть очень способные и самостоятельно мыслящие девочки и молодые женщины. Многие пишут, некоторые публикуются в довольно престижных журналах.

У одной на третьем курсе вышла книга. Но все пишут стихи. Только стихи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза