Мне кажется, виртуозные стилизации Арад — одно из проявлений глубинного процесса, происходящего в израильской культуре, нарастающего разочарования в модернизме и поиски альтернативных постмодернистских возможностей. Не знаю, как у кого, а у меня уже нет моральных и физических сил дочитывать до конца многословные, невнятные и невыносимо претенциозные романы живых израильских классиков (имена которых, как говорится, хранятся в редакции). Романы с расползающимся сюжетом и патетически поданной свеженькой идеей типа “Ребята! Давайте жить дружно!”. Почему эти авторы думают, что намеки на инцест или подробное описание какого-нибудь очень уж необычного способа соития (рядовая супружеская измена интересной уже не считается) сделают их тексты менее скучными и банальными?
На этом унылом фоне перелицовки Майи Арад кажутся необычайно свежими и оригинальными. Повседневные израильские реалии на русской классической подкладке оказываются интересными, яркими, стереоскопичными. Так и хочется сказать: “А-а, вот что это такое! Теперь я вижу!” Русские формалисты называли такой прием “остраннение”.
Не случайно ведь героиня романа “Другое место, чуждый город” занимается проблемой израильской идентичности, то есть тем, что нас, израильтян, отличает от всех других людей. Оказывается, израильская идентичность открывается русским ключом.
Поиски жанра
Иногда я думаю, что идейный и культурный кризис, посетивший нашу страну, может все-таки разрешиться в хорошую сторону. Я думаю это, глядя на студенток Иерусалимского религиозного женского колледжа, в котором я преподаю литературу раз в неделю. В последние годы в каждом наборе есть очень способные и самостоятельно мыслящие девочки и молодые женщины. Многие пишут, некоторые публикуются в довольно престижных журналах.
У одной на третьем курсе вышла книга. Но все пишут стихи. Только стихи.