Новый Мир ( № 3 2010)

Гейман, несомненно, с самого начала своей карьеры работает в пределах постмодернизма, играя с масскультом, порой даже выходя за его пределы в область искусства — как в сравнительно мало известных комиксах, созданных совместно с художником Дейвом Маккином. Но можно из массовой литературы создавать высокую («Лолита», «Имя розы», далее везде), а можно высокую упрощать — чем, увы, Гейман по преимуществу и занимается.

Оригинальное заглавие романа — «The Graveyard Book», «Книга кладбищ» (переводчица не виновата в причудах издательской редактуры названия). Отсылка к Киплингу очевидна — и текст ее радостно подтверждает. Очень маленький мальчик, чью семью уничтожил загадочный убийца Джек, попадает на близлежащее кладбище; совет местных привидений принимает его «в семью» и дарует имя — Никто, сокращенно Ник. Понятно: Маугли, Шер-Хан, Сионийская стая. Параллели продолжаются: упыри — Бандар-Логи, страшное подземное существо — Мать-Кобра и т. п. Гейман сильнее всего там, где отходит от прототипа, — в главе оdance macabre, который мертвые танцуют вместе с живыми (неудивительно, что глава эта не имеет никакого отношения к основному сюжету). Но и слабее он — в том же: зачем Шер-Хану Маугли, понятно, а вот когда выясняется, что тайное содружество Джеков опасается некоего Пророчества, связанного с ребенком... что может быть скучнее и банальнее?

Вот почему Киплинг — гений и новатор, а Гейман, как правило, не более чем эпигон. И дело не в том, что первый — неоромантик/модернист, второй же — «человек эпохи постмодерна» («смотрите, как на мне топорщится пиджак»). Просто Киплинг видел мир и говорил о нем то, что еще никто не сказал, — говорил так, как прежде не умел никто. Гейман же холодно тасует образы и сюжеты, даже не пытаясь (в «Книге кладбищ», в «Американских богах»... и т. д.) создать небывалый прежде расклад. Сработало это, повторяю, лишь в «Звездной пыли», где Гейман изобразил Волшебную страну средоточием древних историй, не имеющих начала и конца (в популярной экранизации от этой, главнейшей темы романа не осталось и следа). В мире Геймана невозможны боль, отчаяние и надежда — то, чего с лихвой хватает в книгах его друга и соавтора, британца Терри Пратчетта. Отчего сэру Терри удается (не покидая рамок постмодернизма и юмористической фэнтези) быть и язвительным, и трогательным, и мудрым? Талант — и, так же как у Киплинга, понимание главного: игра не исключает серьезности, но нет ничего тоскливеетолькоигры.