У американских рассказов Ярмолинца есть черта, которая кардинально отличает их от освоенной нами русской эмигрантской литературы: отсутствие в авторском мире силового поля между «там» и «здесь», «на родине» и «в эмиграции» — обязательного для эмигрантской литературы противостояния «советского» и «антисоветского». То, к чему так стремился в своей американской прозе Довлатов, далось Ярмолинцу без видимого труда. Дело тут, разумеется, не в уровне талантов, просто изменилось время, изменилась ситуация, и у Ярмолинца появилась возможность изображать русских в США не как эмигрантов, а просто как людей, то есть писать не эмигрантскую прозу, а просто — русскую прозу на нью-йоркском материале. Материале, во многом пока экзотичном для широкого нашего читателя, но речь в книге все о том же — о вечном: любви, ненависти, борениях с судьбой. И американская «экзотичность» материала в данном случае — что-то вроде неожиданно поставленного фотографом света: тот же объект, та же проблематика, но неожиданная игра теней и света высвобождает в объекте нечто новое. Если продолжить литературные ассоциации, то вслед за Довлатовым я бы назвал Зощенко — как мастера «сгущенного» изображения жизни социума и порождаемых им типов. Навык газетчика, сориентированного на поиск особо выразительного и неожиданного в облике героя или в его истории, ведет Ярмолинца к некоторой гротескности. Хотя, казалось бы, в ситуации Ярмолинца гротескность достигается уже просто достоверностью, в конце концов, типичный советский пенсионер из Одессы в контексте американской жизни не может не выглядеть гротескно. Но автор идет дальше. Он делает эту гротескность предметом специального исследования, более глубокого, нежели выявление «особенностей советско-еврейской ментальности». Его интересует природа человека, а не «эмигранта».
Автор описывает Брайтон-Бич и его обитателей не как этническое гетто в США, герои его — полноценные американцы, а Брайтон-Бич — это органика современной американской жизни. Той жизни, которая собственно и состоит из жизни множества вот таких этнических анклавов. Можно сказать, что перед нами модель и нашего будущего, — всмотритесь повнимательнее в потоки людей самых разных этносов, идущих по центральным улицам сегодняшних европейских столиц. Разговор о том, хорошо это или плохо, смысла уже не имеет — просто жизнь потекла в эту сторону, и никакому Брейвику ее не остановить.