Картина Алексея Германа-младшего по-своему виртуозна, по-своему хороша. Ее так называемый “профессионализм” не вызывает никаких сомнений: недаром фильм оказался в конкурсной программе Венецианского фестиваля прошлого года, что является большим достижением для нашего нынешнего кинематографа. В Венеции, однако, никаких шансов у картины не было: Запад ценит ясность высказывания, определенность высказывания, его, если угодно, пробивную силу, которая нужна, чтобы, преодолев кожные покровы, добраться до потаенных метафизических глубин! Два года назад именно за ясность в Венеции вознесли “Возвращение” Андрея Звягинцева.
Повествовательная стратегия Германа-младшего архаична, его поверхностное скольжение — пластический эквивалент горделивого советского богоборчества, которого отнюдь не стало меньше за пятнадцать постсоветских лет. Актуализируется, акцентируется невозмутимый
В картине цитируется Державин: “Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей…” Ерунда, река времен бессильна отменить прежние грехи: они живут в человеческой душе, они превращаются в язвы, фурункулы и нарывы. Пресловутая “Река Времен” — языческая богиня, которая на самом деле не может ничего. Только показуха. Только понты.
Иному человеку становится невтерпеж жить в своем проклятом прошлом. Человек молит, просит прощения, кается, и милостивый Бог убивает его прошлое, отчуждает, стирает из памяти. Велит закопать под гремучим камнем где-нибудь в аду.
Никакого “греха цивилизации”, никакого “цивилизационного порока” нет и быть не может. В окультуренном виде, в отрыве от суверенной и за все отвечающей человеческой личности понятие “грех” теряет всякий смысл. Начинаются абстракции: “гибель эпохи”, “культурная деградация”. Эти и подобные им понятия — только калька с религиозных максим о персональном грехе и персональном же воздаянии.