Новый Мир ( № 4 2006)

Но вот что странно: словно размываются нашего знакомства годы последние, прояснивается иное: вспоминаю большой фотоснимок, портрет, на котором Василий Андреевич молодой, красивый, в шляпе. Сразу видно — учитель. А еще словно давний урок повторяю порой: “Хлеб — это замечательно… Можно солью присыпать. А можно…”

Попробуйте… Просто — горбушка хлеба и просто — соль. В самом деле ведь вкусно.

Собеседники

В час вечерний, обходя напоследок усадьбу свою, в дальнем углу, где золотятся на деревьях пахучие сладкие абрикосы да манит спелостью черная смородина, в том же углу обычно встречаю соседа. Он в своем огороде копается, заканчивая последние дела.

— Какие новости? — спрашивает он.

— Не знаю. Со двора нынче не выходил.

— А чего же делал?

— Беседовал… — уклончиво признаюсь. — С Петром Яковлевичем.

— Какой на мельнице работал? Да он же вроде уехал к дочери, в город?

— Нет, не с ним.

— А-а-а… — догадывается он. — Какой в паспортном отделе сидел? — догадывается сосед. — Давно его не видал… Ну и как он?

Пришлось набрехать, потому что сосед моего собеседника сегодняшнего не знает. Петр Яковлевич Чаадаев, весьма неглупый человек, живший в ХIХ веке, известный “Философическими письмами” да “Апологией сумасшедшего”. Но его известность до нашего поселка не добралась. На мельнице он не работал, в милиции не служил.

Нынешним летом, после смерти мамы, в старом доме разбираю я бумаги да фотографии, которые после нас уже никому не будут нужны.

Вот и нашел “Апологию сумасшедшего”. Не в книге, а фотокопию журнальной статьи. В советское время Чаадаева не издавали, — и приходилось читать чуть не подпольно.

“Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами”.

Как часто мы повторяли в молодости эти красивые слова, не сомневаясь в правоте их.

Да и только ли в молодости? “Россия, ты одурела!” — повторил не больно давно знакомец мой, Юрий Карякин, человек седовласый.

Для красного словца не пожалею ни отца, ни родной матушки.

Нынче перечитывал “Апологию сумасшедшего” и думал о маме, о нашем старом доме.