Когда уволили Сырокомского, я ощутила это как удар по газете. Когда в 1983 году умер Тертерян, долго проболев перед этим, я почувствовала себя осиротевшей. Сохранять отдел не имело для меня смысла, и я отпросилась в обозреватели с правом свободного посещения, уйдя окончательно в литературную критику. Вместо Сырокомского пришел партаппаратчик Изюмов, стал выяснять, почему некоторыми отделами руководят люди, не состоящие в партии, поощрять то, что было абсолютно неприемлемо при Сырокомском, — интриги и наушничество. Это было началом упадка “Литгазеты”, хотя мы еще об этом не знали, она по-прежнему оставалась главной интеллигентской газетой, набирала тираж и даже переманивала “золотые перья”: именно в эту пору в газету пришел Юрий Щекочихин и начал публиковать свои очерки, бьющие все рекорды популярности, а впереди еще были многомиллионные тиражи эпохи перестройки, позже обернувшиеся крахом.
Но, боюсь, я слишком увлеклась рассказом, приобретающим уже черты собственных мемуаров. Вернусь к тексту Радзишевского. Легко увидеть, что в воспоминаниях Радзишевского и в моих возникают разные образы старой “Литгазеты”. А это не только вопрос фактов, их адекватного воспроизведения или искажения. Это еще и вопрос их восприятия. Самым большим сюрпризом мемуаров Радзишевского было для меня открытие, что мой коллега испытывал в “Литгазете” те чувства страха, ущемленности и дискомфорта, которые отсутствовали у меня.
Рассказ о своем посещении Сырокомского Радзишевский начинает с фразы “Захлебываясь, звонит у меня внутренний телефон: „Срочно к Сыру, по номеру””. Мне она невольно напомнила фрагмент других мемуаров литгазетовца — “Слабый позвоночник” М. Подгородникова (“Знамя”, 1999, № 9), кстати, с Радзишевским дружившего. В отношении к Сырокомскому эти два мемуариста тоже совпадают.
“В 12 часов во вторник — резкий звонок, повелительный, беспощадный, как хлыст, — на планерку, — вспоминает Подгородников. — Хлопают двери, сотрудники мчатся к главному редактору с побледневшими тревожными лицами. „Письма?” — еле разжимает губы В. Сырокомский, первый зам, — в простонародье „Сыр”. „Замечания”, — мрачно роняет он. „По номеру что?” — сверлит взглядом робких сотрудников. Все плохо, все не так... Переделать номер”.