Новый Мир ( № 4 2008)

В непосредственно предшествующих сценах изображение так же строго выдержано в черно-белом и точно так же единственный выделенный цвет — желтый. Попавшая под бомбежку Барбара видит поднимающиеся к небу “клубы желтого дыма” и окутывающие город “ядовито-желтые испарения”. Аса-Гешл, который находится в это время у своих родственников, обращает внимание на лежащий повсюду “толстый слой желтой пыли” — от бомбежки осыпалась штукатурка. Пока этот окрашивающий город цвет адресован всем и никому лично; затем он персонализируется.

Аса-Гешл идет к сестре. “Сестра бросилась к нему: парик съехал набок”. Замужние ортодоксальные женщины носят парик. Поскольку это норма, парик редко когда замечается Зингером и его героями. О нем говорится — и здесь, и в других случаях, — когда он позволяет обратить внимание на нечто другое: “съехал набок” здесь признак волнения и внутреннего (а не только внешнего) непорядка. Кроме парика Асе-Гешлу бросается в глаза цвет лица сестры: “Лицо желтое, точно у нее желтуха”.

Казалось бы, во всех этих ситуациях желтый цвет реалистически мотивирован и обусловлен. Но это было бы так только в том случае, если бы он занимал свое место в цветовой палитре — в отсутствие других цветов он становится тягостно назойлив, его изобразительный вес резко возрастает, тем более в финале, где все завершается желтым цветом носового платка, и по форме приближающегося к нашивке, которую в скором времени нашьют на свою одежду герои романа, — внятный эвфемизм смерти.

Когда мы (читатели) встречаем Герца Яновера, он “как видно <…> кого-то ждал”. Далее он объясняет: врач должен прийти. Но он ждет не только врача: за ситуативным, бытовым ожиданием скрыто, как выясняется, более фундаментальное. Вынув свой желтый носовой платок, он говорит по-польски:

“ — Мессия грядет.

Аса-Гешл с изумлением посмотрел на него:

— Что ты хочешь этим сказать?”

Чему изумляется Аса-Гешл? Сколько уж он за свою жизнь наслушался разговоров о грядущем Мессии! С какой стати это может изумить? Это же клише, банальность. Вот только что был у сестры, чей сбившийся парик и желтое лицо продолжают стоять у нас перед глазами, и ее муж, хасид Менаше-Довид, тоже говорил о Мессии, и это не вызвало у героя ни малейшего интереса. Дело в том, что о Мессии в таком ключе может говорить кто угодно — только не Герц Яновер. Мессия — для собеседников мифологический персонаж мифологического сознания, эмблема виртуального мира, из которого оба ушли безвозвратно.