Новый Мир ( № 4 2010)

Мысль о налетевшем смертном часе заглянула в мозг. Телевизор смерти обычно размыт, а тут настройщик-профи резко врубил. И я сквозь жесткий огонь телевизора смерти моментально подумал о компромиссе. Стать уродом, однако выжить. Рвануться, теряя мясо, отбиваясь кулаками, быть может — лишившись щеки. И вынырнуть. Истекать кровью, но без псин. Оторвавшись. На пятачке двора. Так пловец, иссеченный акулами, упирается костью отхваченной руки в багровые высокие зубы и силой воли бросает себя к берегу. Он лежит на отмели, в алой пене. И выключается, тает… А дальше — талый обмылок человека, и к нему все ближе, все глуше перезвоны “неотложки” сквозь курорт.

Былая жизнь не прокрутилась мгновенно, как цветная летняя кинопленка. Я еще не упал под их лапы. Мелькнул у глаз свежий клочок жизни — последние девяносто часов. От этих часиков природа вела на свиданку к овчаркам.

Я прыгнул на них и побежал. Они не отступали. Гнались, выскакивали вперед и оглядывались. Путались под ногами. Укус в ягодицу.

— А-ня-а! Коля! Ва-а-ся!

Может, кто отзовется? Типичные имена…

— Зоя! Маша! Рома-а!

Спасите, русские святые! Я споткнулся. Под ногой — осколок асфальта. Схватил.

Псина, напружинившаяся для прыжка, отпрыгнула не ко мне, а от меня. Я тряс куском тусклого асфальта, как будто обломком меча, и выл.

Они уносились. Проворные и легкомысленные светские суки.

Я стоял, в крови. Оставленный суками вдруг. Уронил осколок. Бросился к дому. Ворвался за калитку.

— Меня покусали!

— Боже! — закричала Аня, подбегая.

Наташа стояла на пятачке, одна рука на ручке коляски, другая уперлась в тяжелый бок, и лицо ее застилала тень презрения.

— Ты чо, не мужик? Мой вчера тоже кровавый был. Они нажрались и шприцами себе кололи, в головы…

— Что ты несешь? — пролаял я, чувствуя, как теряю кровь. — Вон, мразь! — Сел на тропинку. Все погрузилось в радужное сияние.

Опираясь на кровавую, подло саднящую руку, я встал и пошел к Наташе.

За забором разливался задорный лай, вызывающий на новую встречу.

— Вась! Вась! Вась! — гуляло там, на дороге, у леса.

Я взял ее за рукав и дернул.

— Блин, замызгаешь… — Она шаловливо вывернулась и показала мне язык. Толстый, с острым кончиком.

— Иди вон, иди вон… — забормотал я.

Расплакался, проснувшись, ребенок.

— Чщ… Чщ… Чщ… — Аня наклонилась.

Шатаясь, я наклонился.