Новый Мир ( № 4 2011)

Я — человек и я — не человек; я — это часть целого,

которое мы; мы — это часть целого, которое жизнь;

                 жизнь — это Бог; Бог — это

Я проживаю миллионы лет в каждой секунде и сейчас,

смотря на газовые горелки в кухне моей бывшей

                                  мимолетной девушки.

Я — это мимолетность; я — это желание.

Я стою посреди огромной поляны, где никого нет.

Где мимо бегают немые ежи; где воздух заполнен ответом,

                                  совершенно бессловесным

Я стою посреди огромной поляны, где никого нет

Я стою посреди огромной поляны

Я стою посреди поляны

Я стою посреди

Я стою

Я

…

Мерцающий воздух бессловесный свет повсеместный свет.

 

В основе стихотворения — конструкция, отработанная поэзией XX века: верлибр, “собираемый” анафорой, верлибр-определение, где абстрактное определяется через конкретное (вспоминается Маяковский, с его пафосом и риторикой; быть может, Уитмен, но не Пастернак с его “Занятьем философией”). Однако, читая стихотворение, понимаешь, что традиционная конструкция смещена и — быть может, даже сознательно — переосмыслена. “Определяемое” стихотворения — “Я”. Традиционная риторика в таком случае варьировала бы варианты ответа на вопрос “Кто я?” — располагая эти вариации в плоскости этического и “обобщения опыта”[2].