Новый Мир ( № 4 2012)

Самое страшное приходит потом — выжидает нужного момента и является навсегда. Не смерть как факт. Не все эти жуткие хлопоты, не разговоры с похоронным агентом — черным и вкрадчивым, как осторожный голодный ворон, не поиски места на кладбище и обсуждения поминального обеда. Даже родной человек в гробу — мама, но не мама, — даже стукнувшая крышка гроба и слезы, которые все никак не заканчиваются, — это не самое страшное. И то, что Абба положила маме в гроб иконку, — хотя все говорили, что нельзя, она сделала это, а потом думала, вдруг из-за этого ей будет ТАМ хуже — не Аббе, маме.

Самое страшное — после, спустя полгода или больше, найти в почтовом ящике газету с новой статьей ее любимого Крылеева. Услышать голос ее старинной подруги, после долгого отсутствия заявившейся в город и требующей позвать к телефону Светлану. Обнаружить на дне ящика — из тех, в которые не заглядывают годами! — стопку писем, которые мама писала маленькой Аббе в пионерский лагерь. Там, в письмах, выцветших, на желтой бумаге, все было по-прежнему — мама волновалась за свою девочку, рассказывала ей о том, как они обязательно поедут в следующем году к морю, только надо немного потерпеть, вытерпеть и дотерпеть. У тетки в это самое время родилась Наташа, и мама помогала с малышкой — больше помогать было некому. Мужчины в этой женской семье не задерживались, и Абба никогда не знала своего отца и не понимала, зачем он был бы ей нужен. Смутной, расплывчатой, как знойный день, детской памятью — где все преувеличено и солнечно — она помнила мужчину в светло-каракулевой шапочке, воротнике и такой же точно, будто бы каракулевой, бородке. И еще одно, более давнее и более неприятное воспоминание: тот же самый каракуль лежит в ванне и волосы у него на груди похожи на водоросли, колеблющиеся в воде. Вот, кажется, к нему слово «папа» пристегивалось легче, чем к другим, но даже взрослая Абба этим обстоятельством почти не интересовалась. Мама так хотела. А все, что связано с мамой, помнила четко и объемно.