Постфактическая “борьба” с материалом Андреева, который, по мнению многих, “не стоило бы брать” для производства хорошего спектакля, напоминает борьбу с современной пьесой — опять же из якобы благих побуждений “очистить” репертуар от “грязи”. Между тем именно так, совершенно не ретроспективно, один из самых ярких молодых режиссеров Москвы Миндаугас Карбаускис ставит рассказ Андреева: как притчу о
Культурный подвиг режиссера Карбаускиса и в этот раз, и всегда заключался в том, что он выводит на сцену тексты неведомые, заповедные, еще не ограненные множественными интерпретациями. В случае с рассказом Андреева Карбаускису посчастливилось выразить самую антиобщественную сегодня идею. Перед лицом близкой смерти даже террорист человечен, слаб, беспомощен, как затравленный зверь, и не способен на воспроизведение своих идей, приведших к трагедии. Легко ли заявить такое в эпоху массового террора? Наконец, вообще понимаешь, что террор, агрессия и жертвенность на самом деле были главными темами текущего театрального сезона.
Андреев писал о террористах-народниках 1870-х годов ретроспективно — в годы оторопи от поражения первой русской революции. Карбаускис говорит в принципе о феномене терроризма в обществе — исламском, шовинистическом, “лимоновском”. В феномене всеобщего террора, как и в феномене всеобщей жертвенности, заключается самоощущение современного человека, реагирующего только на агрессию или же готового только к коллективной передаче прав на свою свободу, легкому жертвованию своей волей.