Читаем Новый Мир ( № 5 2011) полностью

По-своему весьма логично, что именно издательство детской литературы взялось выпустить сборники этих поэтов. Творчество русских авангардистов — художников, литераторов, всегда оставалось близко именно к детской литературе — литераторы (например, Даниил Хармс и Генрих Сапгир) сочиняли книги для детей, художники (например, Май Митурич и Виктор Пивоваров) книги и журналы для детей иллюстрировали. Детская литература оставалась заповедником для авторов, “жаждущих странного”, то есть для экспериментаторов всех мастей.

Впрочем, детская литература никогда не приняла бы их с распростертыми объятиями, если бы в этих экспериментаторах не было какой-то детской непосредственности, детского восхищения чистым приемом. Вот, оказывается, можно так построить слова, что они будут одинаково читаться слева направо и справа налево (палиндром), или можно их так написать, что с одной стороны они будут читаться так, а с другой — иначе. Такой восторг испытывает, пожалуй, только ребенок трех-пяти лет, только осваивающий приемы речи. У обычного человека этот восторг сменяется будничным отношением с языком. Мы используем язык, не задумываясь. Даже для поэта и писателя обычно язык — подручное средство.

Однако детское сознание оборачивается не только любовью к приему: к словам, созвучиям и начертаниям самим по себе. Оно дает и действительно “неслыханную простоту”, возможность “как бы в первый раз увидеть”. Взрослым ребенком был Велимир Хлебников. Было, наверное, что-то детское и в его главном продолжателе Дмитрии Авалиани. Его написанные традиционными размерами стихотворения до сих пор остаются в тени его же опытов с “листовертнями” (амбиграммами), палиндромами и прочими экспериментами, и в книге им отводится совсем небольшое место, и совершенно зря. Это действительно поэзия, детски простая, наивная и серьезная. “Одуванчик, ты уж сед, / А еще вчера был желтый, / Так зачем на этот свет / Так ненадолго пришел ты?”

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза