“<…> Затем под виселицей появились несчастные полковники Пестель и Муравьев, подпоручик Бестужев-Рюмин, литератор Рылеев и убийца графа Милорадовича Каховский. На головы им надели белые колпаки, и смертельная петля обвила их шеи. По данному сигналу из-под их ног была убрана доска, и они повисли. К несчастью, веревки троих приговоренных порвались, и они упали на землю. Их подняли и казнили вторично. Вскоре после этого их тела сняли, чтобы представить публике это печальное зрелище. Остальные были успешно доставлены в Сибирь и в другие места, предназначенные для их содержания.
Через несколько дней после этого грустного и заключительного эпизода преступного заговора Император и Императрица вернулись из Царского Села, для того чтобы присутствовать на церковной службе во искупление грехов бунта, опозорившего мостовую перед Сенатом, и в память о тех жертвах, которые в день 14 декабря были принесены преданности и чести. Двор, высокопоставленные лица и вооруженные войска заполнили площадь, украшенную статуей Петра Великого. Его внучатый племянник, наследник могущества, созданного его созидательным гением, коленопреклоненно поблагодарил Всевышнего и молился за души графа Милорадовича и всех тех, кто погиб с честью”.
Ованес Григорян.
Из книги “Равноденствие”. Перевод с армянского Альберта Налбандяна. — “Дружба народов”, 2007, № 4Я на свет появился ранним утром,
бедным гюмрийским утром.
Сестренка, родившаяся вместе со мной,
умерла через три часа,
когда августовское солнце было уже высоко
и безучастно смотрело
на нашу растерянную семью,
которая то смеялась, то плакала горько.
Сейчас в нашем доме
никто ее не вспоминает —
сестренку мою, которую всего-то
и видели три часа
в то голодное послевоенное утро…
И только я не могу ее позабыть
и порой по утрам просыпаюсь с щемящим сердцем
и мокрыми глазами,
лежу в темноте,
вспоминая те девять месяцев — день за днем, —
когда мы были рядышком, вместе
в лучшую пору нашей жизни…
Андрей Грицман.
Две лодки. Стихи. — “Октябрь”, 2007, № 3.Усредненный согласно утруске,
иссушенный согласно усушке —
вот надел. Он, наверное, так же
плох, хорош ли, ни хуже, ни лучше.
Для тебя, невозможный, понятно,
говорю: не спеши в свою клетку.
Не грусти по тому, что там станет.
Будешь ты, как и я, с расставаньем
расставаться то утром, то ночью.
Серы кошки любви на рассвете.
Далеко плачут взрослые дети.
Тих и чист одиночества вечер.
Наталья Громова.
Клевета как улика. — “Вопросы литературы”, 2007, № 1“Даже такие непревзойденные гении, как Пушкин и Ахматова, боялись клеветы.