Дневники-воспоминания литератора, бывшего в 1970-х секретарем Московского отделения Союза писателей РСФСР. Тексту, кстати, предпосланы два, очевидно подготовленных редакцией, эпиграфа из Трифонова и Нагибина, дающие понять и подтвердить (сказано же в аннотации о нескольких десятках книг!), что А. М. был не только исполнительным чиновником, но и трудолюбивым писателем. Впрочем, текст не о литературе, но — о литературных нравах тех лет, с другого, так сказать, берега.
“…Испытываю ли я сейчас муки совести, вспоминая о своем участии в исключении из Союза писателей-диссидентов (Галича, Чуковской, Войновича и других. — П. К.)? Да, конечно. Мне неприятно вспоминать об этом, как, наверное, и тем, кто остался в живых из членов тогдашнего секретариата”. И вот, опираясь на дневник, вспоминает и вспоминает — в красках, с репликами персонажей, уверенными штрихами рисуя тех или иных “фигурантов”. Периодически сожалея и недоумевая. И более того: с “теперешним чувством раскаяния”.
Однако подготовлена рукопись к печати, по-моему, не вполне тщательно. Скажем, Медников пишет о Лидии Чуковской: “Несколько дней Би-би-си передавало ее письмо — „Обращение к народу””. Впоследствии, правда, в тексте мемуаров фигурирует лишь действительный “Гнев народа”, а никакое не мифическое “Обращение”, — но публикаторы и редакторы, видимо, не затруднили себя проверкой и вычиткой. Бог с ними. Только саму живую Лидию Корнеевну Чуковскую, явившуюся на свое исключение с, как пишет Медников, “скрытым магнитофоном”, я опознать здесь так и не смог. И дело не в том, что мне “мешала” ее собственная книга “Процесс исключения”.
Тут, видимо, дело слуха.
“О себе Чуковская сказала, что ей 66 лет, что она почти ослепла, пенсионерка, часто дома лежит на диване, что советский общественный строй она не принимает…”
Или: “Кто мог подумать в те дни, что и мы, и сама Лидия Корнеевна доживем до „Проспекта Сахарова” (в своем выступлении на исключении из СП Л. К. предсказала появление в Москве такого проспекта вместе с площадью Солженицына. — П. К.), а в том, что появится в свое время „Площадь Солженицына”, сейчас сомнений нет. И еще одна, показавшаяся мне странной, реплика Лидии Корнеевны: „Не сажайте меня в сумасшедший дом!””
Кстати, о том, как во время чтения своего Слова у действительно полуслепой Л. К. упали на пол все ее бумаги и никто из членов секретариата не встал, чтобы помочь пожилому человеку собрать их, А. М. не написал. Забыл, наверное.