Новый Мир ( № 6 2009)

в трепещущем потоке серебра

моя душа, как плачущая Ева,

выходит из Адамова ребра.

 

 

*       *

 *

1

Лёжа в своей кровати, “аксиос” говорю

календарю, заплате, бледному фонарю,

бедной сухарной крошке, бабочке и осе,

кружке, губной гармошке, мухе, поскольку все

эти предметы жизни, мелкие существа

славят в своей отчизне тайный закон родства.

Вот и щадят их войны, пагубы, забытьё,

ибо они достойны в Царство войти Твоё.

2

Лёжа в своей постели, “аксиос” я шепчу

мху, соловьиной трели, солнечному лучу,

старому снимку Бреста, трещине на стене,

муке, знакомой с детства, с детства знакомой мне,

лучшей на свете строчке — пропуску в мир иной,

сну в кружевной сорочке с крыльями за спиной,

радуге многослойной, ангелу на пути —

ибо они достойны в Царство Твоё войти.

3

Я не о тех, кто подвиг свой преломил, как хлеб.

Где они — Рюрик, Хлодвиг, братья Борис и Глеб?

Тянутся, словно птицы, в радужные края

братья мои, сестрицы, дочери, сыновья,

пляшут скворцы в скворечнях, плачут отец и мать...

Разве достоин грешник “аксиос” им сказать?

4

Лёжа на нижней полке в поезде “Астана”,

я вспоминаю Волги влажные письмена.

На золотых, песчаных отмелях у воды —

знаки событий тайных, будущего следы.

Вижу я незнакомца с удочкою в руке,

маленького японца с рюмочкою саке.

Вижу я, как стрекозы воздуха ткут парчу, —

и не таясь, сквозь слёзы “аксиос” — я шепчу.

 

*       *

 *

Ангел смерти сжалился над нами:

мы в конце зимы в последний раз

будем трогать ледяное пламя,

плавить серебро, дробить алмаз.

Будем плакать и молчать некстати,

сложенные крылья развернём...

Облаченье ивы на закате

вспыхнет ослепительным огнём.

И, оторопев от этих вспышек,

дрогнет сердце, и в последний раз

смерть в короне, как Марина Мнишек,

с удивленьем поглядит на нас.

 

*       *

 *

Что-то говорит на суахили

поседевший за ночь старый клён.

Из-под золотой епитрахили

слышится рыдание и стон:

всем — от муравья и до удода

нужно уходить из этих мест...

И приговорённая природа

прячет слёзы и целует крест.

 

*       *

 *

Торжественно держат каштаны

созревшие за ночь плоды.

Скитаются рыб караваны

в великой пустыне воды.

Пора нам подумать о вьюгах,

о праведных ризах зимы,

о рыбах в железных кольчугах,

плывущих в объятиях тьмы,

поскольку никто нам не скажет,

где мойры и парки живут

и что они шьют или вяжут

и пряжу какую прядут.

Но как в колебаньях эфира

увидеть мелькание спиц

и ангелов этого мира —

дрожащих от холода птиц?

 

*       *

 *

Спит мой отец во гробе, спит на цветке роса,

спит в арестантской робе тоненькая оса,

дуб на холме укутан сном с головы до пят...

Ночью, а также утром непоправимо спят