Елена Чуковская.
Напомню, что 28 апреля с. г. постоянному автору «Нового мира» Елене Цезаревне Чуковской вручили Литературную премию Александра Солженицына «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории».
«14 ноября 71. Сегодня днем звонил, просил „таблетки, чтоб не спать, а то суток не хватает”. „Тону в эпохе”.
1 декабря. Думает успеть к февралю первую редакцию. Мне велено собирать недостающие речи Гучкова, манифест 17 октября и биографии некоторых кадетов.
16 декабря 71. Очень хвалил Мельгунова — „историк милостию Божьей”, с восхищением говорил о Шипове.
„Сейчас изучаю историю идей и становлюсь гораздо более мягким и считаю, что надо стараться улаживать всё миром”.
27 января 72. Говорил, что такая к нему ненависть после похорон Твардовского — какое-то начальство из-за него не приехало на похороны, сказав „на одной земле тесно”, „вплоть до автомобильной катастрофы”.
Раньше думал, что II Узел будет маловажным, проходным, а теперь — что писать его весь год, т. к. тут конец многим взглядам и течениям, а дальше — всё одно и тоже.
24 февраля 72. Статьи в „Лит. Газете” против „Августа”. Чувство окруженности бедами, которые уже совсем рядом.
15-го мая. Говорил о романе: „Я не могу с 36-го года держать в голове все эти номера дивизий и вообще громоздкую военную часть, надо было сбросить с плеч. А дальше войны будет мало — личные линии.
Сейчас трудность. Много читать — мешает писать. Мало читать — будет неквалифицированно, не точно. Очень трудно соблюсти пропорцию. Но пишется сейчас хорошо”.
9 июля. Заговорили о несходстве Воротынцева и кн. Андрея. Что кн. Андрей высокомерен, ничего не делает, не умеет с мужиками, а Воротынцев — деятель. Но Ал. Ис. добавил, что потом из его дел ничего не получится, потому что „время такое”. Ничего крупного, только частные удачи (вывел отряд). <…>
5 ноября 72. Вчера ездила с набежавшими делами. Мы сели на станции и вдруг к нам подошли два пьяных юнца (лет 16-ти). Один попросил прикурить. При этом он почти не стоял на ногах, качался и мог упасть на Ал. Ис. Я, испугавшись этого, чуть протянула руку вперед, отстраняя. И вдруг он начал кричать на Солженицына — ты что толкаешься и пьяными руками начал вытаскивать из кармана нож. Я пыталась его уговорить и не дать выйти драке. Почему-то в голове проносилось воспоминание о старичке, который что-то колдует над рельсами (из Анны Карениной) — так же этот пьяный, осоловелый шкет „колдовал” у себя в кармане, не понимая „на что он руку подымал”. До сих пор у меня перед глазами эта нелепо-жуткая картина, а на душе ощущение не страха — нелепости происходящего. Ал. Ис. вышел из себя, стал на него кричать, я — юлила и кое-как удалось его быстро увести. Пьяные еле стояли на ногах и не погнались.
Ровно три года назад в этот день его исключали — а тут вот кинулись уже с настоящим ножом, а не фигуральным.