Новый Мир ( № 8 2004)

Вообще цитировать из эффектных, почти антологичных стихов Добровича — не хочется. Эффектное — по его части, не моей. Получается, как видим, скорее не рецензия, но краткий путеводитель “на любителя”. Рекламный проспект создаст кто-то другой. Надеюсь, он не забудет показать раннюю зависимость — легким эхо! — многих стихов Добровича от Маяковского, истовую любовь к Пастернаку (стихотворениео стихотворении“На ранних поездах” я бы уже сейчас включил в школьные учебники) и наркотическую, почти имажинистскую тягу к метафоре.

Не это главное.

Это поэт, не умеющий дышатьвнерусского стиха и русского слова (“...стихи для меня — это вдох. / Но, как известно, подайте выдох!”).

Я не знаю, почему и зачем он уехал. Судя по стихам, никаких пуповин он не собирается резать, а просто мучительно-счастливо живет натеперьродной земле, правда — “одной ногою” (“Россию отняли, как ногу…”). Он с наслаждением пишет, что русские слова крал, крадет и будет красть, как репу с поля или подшипники с завода4. Неточные ударения эмигрантов в языке отцов бьют ему по сердцу. Он мечтал и мечтает отправиться в лес, где растут слова, нырнуть за словами в пруд или, подобно кошке, отыскать среди обычной травы — лечебную. Словесную. И чтоб в довершение пролился на его поэтическую голову ливень из слов.

В своих новых, израильских стихах он — все тот же: романтик, чуть-чуть позер, мечтатель, философствующий мудрец… Но и отец своей дочери. Время-то идет.

Он не оплакивает себя — того, которыйосталсяв России. Он сохранил даже странно-счастливую подростковость восприятия мира. Он не устает удивляться своей удачливости (выжил, не сел) и разгадывать тайный смысл всего с ним происходящего. Этим и заканчивает написанное в год отъезда стихотворение “Другая страна”. Промысл решил вывести его вон и втолкнуть “на прожарку грехов / в раскаленныйрехов,где снуют бородатые предки”.

И поставить под зной — без смекалки и без языка,

без ребячьей гордыни и твердых заслуг пожилого.

Чтоб хватала рука

только то, что удержит рука.

И звучало в словах

только то, что вмещается в слово.

Из тех, кто пишет русские стихидоипослеприбытия на Святую землю, мне так и не вспомнился ни один, который превзошел бы Добровича и в мастерстве, и в объеме написанного. Вдох сделан. Дело за выдохом: книжкой, в которой будет указан тираж (каким бы он ни был), и пусть не торжествующее, носправедливоеместо издания. Читатели стихов в Москве — и в России — еще присутствуют.

Павел Крючков.