Новый Мир ( № 8 2005)

Ксения Васильевна принесла из кухни поднос, на котором помещалось блюдо с нарезанным вафельным тортом, три маленькие тарелочки, три чашки с чаем и три розеточки с вишневым вареньем. На чашках, блюде и тарелках были изображены букетики незабудок. Разговор с “Хиго” перешел на Лорку. Лида сказала, что поэт был к тому же замечательным художником. Саша положил на свою тарелку кусок торта и попытался есть его ложечкой. Ксения Васильевна, заметив его оплошность, поставила свою чашку на поднос, взяла кусок торта руками и откусила от него. Саша тут же отложил ложечку. “Художник? — переспросила Ксения Васильевна. — Да, конечно, он и был дружен с художником Сальвадором Дали… Недавно в „Иностранной литературе” поместили его странную картину, я вам сейчас покажу…” Она взяла лежащий вместе с нотами на крышке рояля журнал, в котором была напечатана картина, изображающая циферблат часов в виде яичницы-глазуньи. “Оригинально, конечно, — сказала Ксения Васильевна, — но вряд ли будет справедливым только так изображать образ времени, которое очень многолико”. Она коснулась рукой запястья Саши. “Время — трудноуловимая штука, — согласился Юра, — но воображение художника отталкивается от конкретных вещей”. Лида с жалостью подумала о Саше, который, наверное, чувствовал себя не в своей тарелке. “А ты что скажешь, Саша?” — Ксения Васильевна, как хозяйка, должна была включить замолчавшего гостя в обсуждение предмета. “Не представляю, чтобы время можно было жарить на сковородке”, — сказал Саша. “Ты прав. Оно употребляется нами в качестве сырого материала”, — ироническим тоном заметила Ксения Васильевна. Лида с гордостью подумала, что Саша в простоте душевной высказался умнее всех. И тут Саша, прокашлявшись, точно горло у него пересохло от смелости или боязни показаться смешным, с кривой усмешкой произнес: “У композитора Генделя есть оратория „Триумф времени и правды”. Там… — Саша поднял палец вверх, — триумф, а здесь, — он ткнул пальцем в журнал, — насмешка какая-то…” Его собеседники переглянулись. Лида знала у Генделя только одно произведение — “Музыку на воде”. Мама слушала ее, желая, как она выражалась, “набраться барочного здоровья”. “Краснощекая музыка барокко”, — говорила она.