тебя!
Inferno nigredo
Орфею награда
в Москве киммерийская ночь.
Слышу, матушка в окошко мне стучит,
это сердце мое страждет и стучит,
иллюминасьонной красоты
тонущего города черты.
Знает в Бельгии компьютер
про меня и про тебя,
я скажу, как Папе Лютер,
помни: Зверь
любит
тебя!
Скрепя сердце обручами,
не жалея, не любя,
наслаждайся без печали,
ибо Зверь
любит
тебя!
* *
*
В этой ночи осыпается белый налив,
в наших бочках желтый туман,
земляника, мельчая, растет никому,
и снится, что я где-то здесь.
Мне снится так странно, и я живу,
просыпаюсь: сухо во рту,
прозрачно, спокойно, одни глаза,
и я никого не люблю.
Как с температурой, при гриппе, в старости,
в тайне, в девичестве, в зверином оцепенении,
как смотрят вещи, как дышат растения,
как сопит младенец, как ходит сомнамбула.
И ясность, и четкость необычайная,
все есть как есть, и какая разница,
капает дождь и веревка качается,
резиновые сапоги, накидка, спутались волосы.
Сейчас убью, как во сне, без вдоха, без выдоха,
как на войне, без желанья, без выбора,
с чистым сердцем, с ароматом ландыша.
* *
*
Пусть дорога моя и трудна, и крива,
на Нерли стоит церква Покрова,
на Нерли трава
крыта омофором.
Боголюбским лугом — он и люб, и леп,
преломляется вечер мой, словно хлеб,
чтобы горький путь стал святой просфорой.
Ты во мне не пали, страшный город Москва,
на Нерли стоит церква Покрова,
на ней крылья льва
и синеет купол.
Боголюбским лугом — он и люб, и леп,
преломляется стан мой, как стебель плугом,
потому что мне и легко, и любо
на эту перину навеки лечь.
В блеске златом среднерусского круга
как соблазнительно, верите, лечь
в травную и золотистую смерть
скошенной — в ноги любимого друга
на перину непрожитых лет.
Мобильник