Новый Мир ( № 8 2008)

“Словосочетание „христианский реализм” впервые оказалось на слуху лет шесть-восемь назад. <...> Вот, например, наличие Бога и мятежного Денницы. Для христианина это бесспорная реальность, тверже тракторной рессоры, постояннее смены сезонов.Это нефантастично ни в малой мере.Для человека неверующего, привыкшего к „физико-математической реальности”, это небывальщина, причем не из области научной фантастики. Для иноверца — нечто конкурирующее по отношению к его собственному пониманию истины. Вывод: христианин не должен выделять любое проявление сверхъестественных сил, соответствующее его вероисповеданию, из привычной реальности лесов, домов, дождей, канализационных труб и ржаного хлеба. Как в жизни, так и в литературе. И если литератор вводит в текст появление святых на грешной земле, Божье вмешательство в дела людей, проделки бесов или сошествие ангелов, то ни он сам, ни его читатель (коли читает его другой христианин) не должны сомневаться: все это — реалистическое письмо. Христианский реализм. Ну а в случае, когда читатель не входит во всемирную христианскую общину, он будет воспринимать подобную художественную практику как сакральную (мистическую) фантастику христиан”.

Линор Горалик.Ботаники и психотики. — “OpenSpace”, 2008, 7 мая.

“<...> чаще всего потенциальный читатель и потенциальный покупатель „детской” литературы — два разных лица”.

“Автор (а особенно издатель, и уж совсем особенно — в России) не без оснований опасается иметь дело со страшной, или игривой, или трагичной, или еще каким-нибудь способом нестандартной детской книгой, отлично зная при этом, что страшные, игривые или трагичные детские книги интересуют детей до дрожи. Но издателю придется иметь дело не с детьми, а с родителями. А с родителями, полагает издатель, рисковать не следует”.

“Но, к счастью, находятся отважные авторы и отважные издатели, создающие книги не для „какого-то ребенка”, а для разных детей, и говорящие с ребенком не на детском языке, а на человеческом. Книги, существующие не для того, чтобы сделать ребенка лучше, а для того, чтобы сделать лучше ребенку”.

Генрих Грузман.Слово о самоубийстве. — “Топос”, 2008, 20 и 21 мая.

“На этих основаниях великий философ [Н. А. Бердяев] строит свое итоговое резюме: „Самоубийство есть отказ от бессмертия”. Увязка самоубийствас бессмертиеместь уникальный, самобытный, „русский выход” на философскую сцену, концептуально отчлененный от видения феномена самоубийства в европейском духовном учении <...>”.