При этих воспоминаниях о прошлом на душе у Галерия Васильевича сделалось моркотно и горько. На ум снова пришла мать, глухонемой дядюшка Петр Кириллович, отец, так и не вернувшийся в родную деревню после фронта. А ведь все писал из госпиталя, грозился: “Приеду, приеду!”. Мать три раза брагу варила, но не дождалась дорогого гостя.
Гелька так и вырастал безотцовщиной. Вица черемуховая у матери все время на воронце лежала, на видном месте. Не хотела, чтобы сын был хуже людей. Чуть какая проказа, зажмет голову меж ног, да так отходит, что весь день потом не присядешь и неделю вспоминаешь горячую материнскую руку. Даже в рекрутах уже числился, в армию собирался, а привел домой Настю — первую свою любовь — и то мать с ухватом встретила. “Ешь твой лядь, валенки так дедко подшивать, а жениться так ты. Отслужи сначала, а потом хоть цыганку веди!” И только приехал в отпуск из армии, скорехонько навострил лыжи к Насте. А там — свадьба. Вот тогда Галерий первый раз мать ослушался. Хоть и не приучен был рюмку держать, набрался так, что разогнал всю свадебку, весь народ православный. Силушкой-то Бог его не обидел, еще до службы на спор с мужиками кованое тележное колесо подымал зубами. Наутро, конечно, повинился перед людьми и Настей, выпил стакан спирту, не закусывая, и, вскочив верхом на лошадь, ускакал к дедку в Целегору. Подальше от материнских глаз, насмешек и чужого счастья.