Новый Мир ( № 8 2010)

Следовало признать, что во всём этом было немало от характерно интеллигентского остроумия, но какую-то глубинную струну оно задело и во мне. „Шутить изволите!” — поморщился встреченный. „Почему же? Смотрите, сколько бесценного материала в повседневности: мало-помалу возвращаемся к допетровскому раю, в приют убогого чухонца”. — „Знаете, у меня нет времени. Надеюсь, нам удастся сокрушить финно-немецкую гадину. Доведшую нас, — жест в сторону снова высунувшейся из-за пазухи трясущейся собачьей головы, — до вот такого неслыханного, можно сказать, безобразия. Прощайте!” Я явно отвлекал от давно предвкушавшегося. От вопроса о том, достойно ли наследникам лихого Соловья Одихмантьевича опускаться до ловли домашних животных, я воздержался. „Как знаете, Алексей Петрович, надеюсь, ещё свидимся”. — „На всё воля Божья” (недавний язычник перекрестился).

Очень хочется есть. Всегда, при любых обстоятельствах. Даже записи в этой тетради не отвлекают от явно навязчивых мыслей.

Голодно!»

Часть вторая. ЗИМА

 

Глава четвёртая. «Питинбрюхские ночи»

 

 

XIV

 

Развесёлая столица

славный город Питинбрюх:

всем, чем хочешь, поживиться

в ресторанах, погребах

можно. Помню, в декабре я

там до чёртиков кутил —

всё стоял у Елисея,

сам с собою говорил.

 

 

XV

 

Запись для памяти Ф. С. Четвертинского:

 

«5 декабря 1941 г.

Вот какое нынче меню:

1. Если сварить дециметр шкуры какого-нибудь животного (хорошо, если коровы, но случаются кошки, собаки и даже крысы; между прочим, у кошек — кроличье мясо), а к нему размочить дециметр столярного клея, то при известном мастерстве выходит отличный питательный студень. Ели — наслаждались.

2. Было лакомство: нарезанная земля с бадаевских складов. Мы с Евдо­кией Алексеевной накупили её изрядно. Хватило до декабря. По вкусу — подобие жирного творога, вся пропитана маслом и плавленым сахаром. Запивали её кипятком. Теперь одно воспоминание. Но и им не грех насладиться (мысленно).

Главное: следить за собой, мыться, а мне — бриться, не ложиться надолго в постель, стирать одежду и простыни, двигаться, беречь еду (крохи).

Умирают, как бы утомившись, не жалуясь ни на что, от снижения кровяного давленья, от износа сердца и внутренних органов: человек, голодая, жжёт сам себя, как коптилка. Так что если идёшь по улице, то мудрость ослабших — иди против ветра, наклонившись, стараясь не падать на спину. Упал на спину — почти что верный конец.

Но голод — табу. Как алкоголь для запойного пьяницы.

Хотя он — причина внутреннего возбуждения».

 

 

XVI

 

Из тетради Глеба:

 

«Марк снова порадовал фотографиями.