Новый Мир ( № 8 2012)

ГоворитМихаил Котомин:“Книжный русский рынок монополизирован и руинизирован, в связи с чем мы уже не первый год наблюдаем печальную статистику. <...> У нас действительно ситуация ужасная: очень мало книжных магазинов, полное отсутствие конкуренции, сращенность дистрибуторов с издательствами и, как следствие, продвижение только одного типа авторов и наименований. Вместо того чтобы развивать инфраструктуры магазинов и издательств, нас пытаются убедить, что люди должны ходить вот в эти магазины, которые есть, и покупать то, что хочет нам продать монополист. При этом во Владивостоке осталось, например, два книжных магазина”.

“Пираты очень полезны, потому что они последние искренние читатели, они по-настоящему чувствуют литературу. С ними надо не бороться, а учиться у них и взаимодействовать с ними”.

 

Кирилл Кобрин.Конец культурной ренты. —“OpenSpace”,2012, 11 мая <http://www.openspace.ru>.

“Универсальным кодом была до недавнего времени русская литературная классика, „золотой век” (и отчасти „серебряный”). Однако, глядя на сегодняшнюю Россию, понимаешь, что классика потеряла не только универсальность, но и живой общественный смысл, превратившись в нечто вроде Пекинской оперы — восхитительный, самодостаточный, прекрасный, мертвый культурный феномен. Произошло неизбежное; остается понять механизмы былого функционирования этого кода, а также признаки и причины его смерти”.

 

Кирилл Кобрин.Л. Я., М. М. и В. В.. —“OpenSpace”,2012, 23 мая.

“Очень важно помнить: [Лидия] Гинзбург не отказывается ни от идеи революции, ни от марксизма, как это сделали более трусливые или истеричные ее современники и потомки. Более того, ее, на мой взгляд, можно считать крупнейшим марксистским философом прошлого века, по крайней мере, наиболее последовательным; аналитическая работа Гинзбург разъедает ткань жизни и общества без остатка, мир предстает в ее прозе как совокупность исторически обусловленных социокультурных и социопсихологических механизмов, за ним не остается ничего больше. Последовательный атеист, Гинзбург не питает иллюзий; она беспощадна — прежде всего к себе. „Человек за письменным столом, подсчитывающий свое достояние перед лицом небытия”. Все это доведено до уже совершенно агуманистической концентрации в ее блокадной прозе”.