Простите, но читательская — опять-таки! — ассоциативная память работает как прилив. Лосевская интонация напомнила мне сорокапятилетней давности стихи Коржавина “Дети в Освенциме”: “Я жив. Дышу. Люблю людей, / Но жизнь бывает мне постыла, / Как только вспомню: это было. / Мужчины мучили детей”.
Генрих Габай.
О доблестях, о подвигах, о славе… — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 5Г. Габай (1923 — 2004) последние годы жил в Нью-Йорке, а эта маленькая проза — о войне, о радисте Гоге, которому мама присылала в письмах огрызки карандашей (в самолетах они вечно терялись, выпадали в разные
Татьяна Гоголевич.
Красные яблоки в холодных садах. — “Город”, Ставрополь-на-Волге/Тольятти, 2004, № 10.Из трех милых, уютных рассказов мне более других полюбился последний — “Речные раковины”, посвященный
А “городской литературный журнал” (последний по времени выхода) сделан добросовестными, любящими свое дело людьми и структурно прост (четыре рубрики). Однако потолще нашего-то будет. Проза в нем разнообразна, все как в хорошем меню: есть и сиротски-болезненная (
Марина Шляпина— “Записки на обратной стороне холста”), и депрессивно-чернушная (Юрий Клавдиев— “После кота”).И с кухни тянет то Сорокиным, то Мамлеевым.
Но подают, как видим, и вегетарианское, нежное (см. Т. Гоголевич).
Стихов с переводами — чуть не двадцать позиций. Позиционеры посвящают свое, незаемное друг другу в отдельности и всем нам вместе, разом: “Все мы люди. И все мы умрем. / Эту дрожь я (цитата) приемлю. / Снова солнце глядит упырем / На вечернюю, тихую землю” — это из стихов главреда
Владимира Мисюка.Кстати, следующее его стихотворение посвящено памяти Ю. П. Кузнецова.