Война не только вдохновляет его, со временем она становится единственно возможной для Литкина формой существования. Разрушенный, “превращенный в реактор” город заразил его смертельной “лучевой болезнью”. Он обречен жить только на войне, путь в мирную жизнь для него закрыт навсегда. С поля боя Литкин не вернется, кадры так и не смонтированного фильма будут просматривать только офицеры русской разведки.
Данилкин верно заметил: Литкин — “темный двойник” Проханова. Литкин и его создатель — люди войны, представители особого вида — военкоры, не участники войны, но наблюдатели, наблюдатели заинтересованные, страстные, кровожадные.
Самые страшные, натуралистичные сцены Проханов предпочитает показывать при помощи потрясающего “зрения” своего героя. Именно через оптику телекамеры Литкина читатель видит мученическую смерть Звонарева. Но, в общем-то, и Проханов, и его герой предпочитают одну и ту же эстетику.
Наталья Иванова назвала Проханова “певцом биоагрессивности как таковой”. Лев Данилкин ей осторожно возразил4, а зря. Проханов с видимым наслаждением описывает сражения, битвы, а лучше — бойни: “Площадь дрожала и лязгала, вздымалась клубами сажи, перекатывалась ослепительными шарами огня. Сыпала вверх искристые фонтаны, кидала струи пламени. Ломалась, лопалась, раскалывалась, прошивала пунктирами очередей, колючими перекрестьями. Из этого движения и лязга врассыпную бежали люди. Натыкались на встречные, под разными углами, трассы и падали, разворачивались и бежали обратно в огонь, в гарь, в кружение стали”. Так описан разгром Майкопской танковой бригады, один из самых трагических эпизодов той войны. Русская армия (эвфемизм “федералы” Проханов не любит) разбита, танки сожжены, немногих уцелевших враги взяли в плен: “…Кудрявцева поразила черная, липкая, оставляемая на белом снегу тропа. Такая тропа тянется за раненым лосем, в красных брызгах, в талых окровавленных лужах”.
Не права Наталья Иванова в другом. Она считает Проханова “явлением глубоко чужеродным” для русской литературы. Это не совсем так. Интерес к жестокости, насилию, смерти характерен для человека войны, а “люди войны” среди русских писателей встречались.
Чу — дальний выстрел! Прожужжала
Шальная пуля… славный звук…
...................................
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
..............................
<...> но мутная волна
Была тепла, была красна.
(М. Ю. Лермонтов, <“Валерик”>)