Новый Мир ( № 9 2009)

И мимо них проходит со мной.

И я с ним не боюсь. И черная летучая мышь или ночная птица

Смелыми широкими кругами непонятно летит над площадью базарной

                                                                                                        ночной…

Вот он мгновенно склоняется и с каменного прилавка что-то берет.

Это бутылка пустая. Одним ударом о камень темный он

                                                                                 отламывает бутылочное горлышко,

                                               и края стеклянные рвутся и заостряются.

Он ударился костяшками пальцев о камень, я чувствую по стуку.

Но боли не выдает,

                                               напряженно сгибается вперед

И резко вскидывает согнутую в локте руку…

Он жертвой остаться никогда, ни за что не мог.

Все зацветает кровавым красно-арбузным цветом.

Я понимаю внезапно, будто озарение, и признабю

                                               движения страшные сжатых кулаков и отчаянных ног.

Мужское естество сверкает в этом…

И ночью однажды я, маленькая, просыпаюсь, и вижу свет из кухни,

                                                                                              и тихо туда иду.

В тесной комнате дыхание братьев и отца и матери,

                         как будто тяжело дышат в темноте непонятные наполовину люди —

                         наполовину сказочные звери.

Если проснется кто-нибудь и спросит, зачем,

                         я могу сказать про малую нужду.

Я тихо подхожу в короткой белой рубашке и босиком

                         и прижимаюсь к стене возле приоткрытой двери…

Он, до пояса раздетый, смуглый и худой.

Женщина овладела им!

Бабушка моя властвует, словно злая колдунья,

           она его схватила, и наклонила его над тазом с водой,

И моет ему голову мылом, а он всхлипывает, как мальчик,

           потому что мыло попадает в глаза и сильно горячая вода…

И вот оно опять — мужское естество.

С такою кротостью и силой держит он буханку хлеба.

О, как я рвусь тогда боготворить его,

Как будто телом всем впиваю море или небо…

Я так люблю его!

           Такие ласковые нежные теплые губы его огромного искалеченного

                                                                                                   рта…

Он вдруг распрямляется —

           и похож со своей палкой на великого того пастуха из древности,

           шагающего горделиво за своей отарой.

Меня в моей любви остановить не может его хромота

И темнота его одежды грязной старой…

А в его страсти к любому звучанию музыкальных инструментов —

                      такой таинственный и нежный пыл…

Вот он босой,

           и ногти у него такие большие, страшные, кривые,

                      как будто сказочные когти,

                                 а рядышком —

                                 тихая запыленность его темных

                                 стоптанных ботинок…

Защитник слабых он, бесстрашный он, всегда такой он был…

И если бьют кого-то на улице,

                                            он бросается защищать.

И уличную драку он преображает в поединок…

Я так люблю его…

— Мы болгары с Волги…— он говорит…

           И я снова маленькая девочка,

           и поднимается рассветного солнца красный круг

И растворяется в сверкающие жаром переливы.

Мой дед молчит, молчит,

           сжимая скрещенные пальцы смуглых рук.

А где-то ты растешь, такой же молчаливый.