— Конечно, пап. Извини, что я заставил тебя вспомнить… — мне вдруг сделалось неловко.
— Ничего, сынок, — отец потрепал меня по плечу. — Иногда это бывает полезно.
Домой мы возвращались вдвоем, по практически пустынной поздним вечером улице, временами обмениваясь какими-то веселыми ничего не значащими фразочками, пытаясь рассеять морок, повисший над нами после погружения в тяжелые воспоминания. Проходя мимо переулка Стойкова, я посмотрел на таящийся в полумраке памятник и вспомнил, что не далее, чем сегодня днем, собирался расспросить родителей о легендарном болгарине. Но сейчас, после услышанных от папы откровений о прошлом коменданта, я уже не был уверен, что хочу еще раз погрузиться в бездну его воспоминаний.
— Чего пригорюнился? — папа слегка приобнял меня и потрепал по голове, что он делал не так часто.
— Я вот вспомнил, что как раз сегодня, сидя у памятника, собирался расспросить тебя про майора Стойкова и ваш поход, — честно признался я. — Это ведь настоящая героическая история, а вы с мамой мне о ней считай, что ничего и не говорили. А теперь вот я думаю: может, не надо расспрашивать?
— Почему?
— Ну, вдруг окажется, что и тут все было совсем не так, как нам в школе рассказывали. И я пойму, что не было никаких героев, и не захочу больше сидеть возле этого памятника.
Сам того не заметив, я обиженно шморгнул носом. Папа улыбался, глядя на мои чувства. Он, конечно, видел меня насквозь.
— Эх, Дима, я иногда забываю, что тебе всего одиннадцать лет. Наверное, я стал слишком стар.
— Причем здесь то, что мне одиннадцать лет?! — возмутился я, всегда болезненно воспринимавший напоминания о своих малых летах.
— Не обижайся, я ничего плохого не имею в виду. Просто в одиннадцать лет все должно быть просто и ясно. С одной стороны — герои, кумиры, примеры для подражания. С другой — злодеи и негодяи. А я давно перестал смотреть мир как на поле битвы между добром и злом. Мир на самом деле многогранный. А каждый человек — уникальная личность, в которой намешано много всего. Никто не безгрешен. И полностью безнадежных мерзавцев тоже не бывает.
— Понимаю, пап, — несчастным голосом ответил я.
— Нет, правда, сынок! Может, из меня и неважный педагог, но я не люблю рассказывать сказок и проповедовать ложные истины. Я хотел бы, чтобы ты рос умным человеком, критично оценивал то, что видишь и слышал, думал своей головой. Понимаю, что это бывает тяжело. Но я верю, что ты на это способен.
— Да, пап.
— Вот комендант — это пример человека, в котором есть темная и светлая стороны. А вспомни своего физрука, Григория Семеновича. Глядя на его доброе лицо, разве ты можешь вообразить, что он — тот самый гопник, который издевался над румынским подростком и нападал на твоего отца? Когда мы были на выселках и твоя мама ухаживала за больными, никаких лекарств от «мексиканки» еще не было. Лишь очень немногие люди, с наиболее сильным иммунитетом, переживали недуг, и одним таким человеком стал Гриша. Чудесное выздоровление сильно повлияло на этого человека и навсегда изменило его судьбу. Сколько добра он сделал с тех пор? А ведь какой-нибудь «герой» с автоматом месяцем раньше мог бы без зазрения совести пристрелить злобного громилу Тумака, искренне веря, что сживает со свету никчемного мерзавца и делает доброе дело. Понимаешь, о чем я? Не верь тем, кто говорит, что люди не меняются. Прежде чем навесить на человека ярлык негодяя и поставить на нем крест, вспомни, что он все-таки
Редко, когда мне приходилось испытывать за день столько противоречивых мыслей, как в этот вечер. Вернувшись в нашу квартиру, я почувствовал желание поскорее натянуть на глаз сетчаточник и окунуться в какое-нибудь пустое занятие вроде переписки в социальных сетях или сетевой игрушки. Да и домашка еще не сделана, тоже хороший способ отвлечься!
— Мама написала, что останется сегодня на ночное дежурство, — проверив свой комм, сказал отец, когда мы зашли в квартиру. — Так что мы сегодня останемся без присмотра. Закатить, что ли, вечеринку, что скажешь?