Если правда начинает доходить до идиотов — значит, ждать осталось совсем недолго.
§ 53
На заднем дворе нас действительно ждала машина. Это был русский бронетранспортер на базе колесной платформы «Бумеранг», одна из самых массовых машин, использовавшихся во время Третьей мировой войны, тысячи которых остались разбросанными по просторам разрушенного мира и стали одним из излюбленных транспортных средств обитателей пустошей. Около БТРа топтались и курили четверо людей, одетые кто камуфляж, а кто в плотные кожаные куртки, с разгрузочными жилетами и оружием. Лица этих субъектов не вызывали ни малейшего доверия: они выглядели отпетыми уголовниками, мародерами и бандитами, способными без зазрения совести выстрелить в спину. Очень похожи на наши предыдущие команды.
Выяснение отношений, договорённости и авансовые расчёты заняли примерно полчаса. Следующие пятнадцать минут я излагал план. Потом мы ввосьмером погрузились в БТР и выехали из Свештарей на север, по раздолбанному 205-му шоссе, ведущему в сторону бывшей румынской границы. Славомир уселся в кузове рядом со мной, не переставая жевать пластинку, которая, впрочем, не делала его дыхание ни на йоту свежее. Время от времени он обнажал золотые коронки своих зубов в оскале, вспоминая, видимо, о вознаграждении, половина которого только что перешла к нему в карман. К несчастью, на ренегата вдруг напала словоохотливость.
— Почему именно Пожарево? — начал допытываться он.
— Они сделали неправильный выбор. Думают, что они сами себе хозяева и им необязательно считаться с нами, — чужим голосом выдал я заранее заготовленную фразу.
— Так таких тут хоть пруд пруди! — хмыкнул Славомир. — Свештари вон тоже недалеко ушли. Есть еще сотни других мест ничем не лучше. Так почему Пожарево? Это же сраные хуторяне да рыбаки. Их там и с полсотни не наберется.
— А какая разница? Любые подойдут. Главное, чтобы остальные усвоили урок, — продолжал гнуть утвержденную линию я.
— В народе, кстати, уже идет молва о ваших делах. Липник, Кирна — это тоже ваша работа, да? И я еще, наверное, не обо всем знаю?
Я промолчал. Мои кулаки незаметно сжались. Надеюсь, на моём лице не написано, какие паскудные воспоминания вызвали во мне только что произнесенные им названия, которых я был бы рад никогда не слышать. Славомир лишь понимающе захихикал.
— А по телику-то вы, ха-ха, другое говорите. Видел я одного вашего недавно. Чинушу, типа, евразийского. Он аж слюнями брызгал, визжал, что, мол, не делает Союз ничего такого, что это все, мол, клевета и провокации. И происки, мол, капиталистов и прочих хренов моржовых. А они, евразийцы, мол, обязательно найдут этих, значит, «оборотней», и нещадно покарают. И так он это правдиво говорил, сука, что аж верить хотелось. А он, получается, врал, как сивый мерин!
— Псы из Содружества используют любой повод, чтобы начать лаять. Чиновники и дипломаты от них отбрехиваются. А мы делаем свое дело, — ледяным голосом продолжил врать я.
— И то правда. Я слышал, эти-то, из Содружества, страшную вонь развели. По всем своим каналам это показывают. Да так красочно, сука, что аж дрожь пробирает. Не жалеют времени, похоже, на эти свои репортажи. И откуда они, интересно, берут все эти кадры? Как будто по пятам за вами ходят, суки!
В моей памяти всплыли репортажи, которые мне тоже доводилось видеть. Зверства евразийских карателей на Балканах, где они пытались устрашить и подмять под себя независимые пока еще общины, были одной из центральных тем, транслируемых по основным информационным каналам Содружества. Кадры были и впрямь впечатляющие. Жизненные. Правдивые. В них хотелось верить. После этих картин жалкие оправдания китайских чиновников, лепечущих о каких-то «оборотнях» и «провокациях», звучали жалко, воспринимались не иначе как со злостью. Я несколько раз ловил себя на том, что сам изумляюсь их циничной и плохо отрепетированной лжи.
— Собаки лают, караван идет, — безразлично пожал плечами я, чувствуя, как внутри сгущается и подступает к горлу огромный черный комок ненависти к себе и ко всему остальному миру.