Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ)

Украинскую улицу сложно было узнать. Большая часть зданий были разрушены до основания — на их месте остались лишь горы обломков. Некоторые дома устояли, но, если сравнивать их с людьми, то это были скорее скелеты, чем живые люди. В окнах не осталось ни одного целого стекла. Краска облупилась и облезла. Стены почернели от гари и сажи, во многих местах зияли пробоины от снарядов. Фонарные столбы были повалены либо покосились, от лампочек не осталось уже и воспоминаний, оборванные провода безжизненно болтались на ветру. У обочин стояли несколько сгоревших остовов легковых машин, а прямо на дороге — остатки двух БМП. Вокруг бронемашин было разбросано много рваных мешков, из которых высыпался когда-то набитый туда песок — похоже, когда-то здесь были оборудованы огневые точки. Видимо, прямо здесь четырнадцать лет назад происходил уличный бой между оккупационными войсками ЮНР и силами Альянса. А может, бронемашины были подбиты уже в последующие годы, когда в руинах поселка продолжали сталкиваться между собой группы враждебно настроенных людей?

— Давай сюда, — когда мы приблизились к перекрестку с Центральной улицей, позвал я Маричку, кивнув в сторону переулка Стойкова. — Здесь можно срезать.

Переулок был неузнаваем и почти непроходим из-за обвалившегося здания. Пришлось топать прямо по бетонному крошеву, осторожно пробираясь меж бетонных брыл с торчащей арматурой и вывалившейся из разрушенного здания мебели, уже настолько поломанной и старой, что за все эти годы на нее не покусился ни один мародер. В таких местах, как это, под любым обломком могла быть спрятана противопехотная мина, растяжка с гранатой или просто неразорвавшийся снаряд. Любое из десятков зияющих вокруг окон могло скрывать за собой снайпера, который в эту самую минуту наводил перекрестье оптического прицела кому-то из нас на грудь. И все же, вопреки здравому смыслу, мы продолжали идти.

Остановившись напротив скверика, я посмотрел на постамент, где прежде высился памятник Героям-спасателям. От бронзового изваяния не осталось и следа. Вероятно, он был сброшен с постамента еще в годы войны, а затем вывезен и продан сталкерами. Но зато осталась, хоть и поломанная, лавочка. Я вспомнил, как сидел на этой лавочке много лет назад вместе с подругой своего детства и своей первой девушкой, Мей. Вспомнил, как рассматривал бронзового истукана и рассуждал, кому он на самом деле посвящен — майору болгарского МЧС Стойкову, как было сказано на табличке, или моему отцу, Владимиру Войцеховскому. Острое воспоминание об отце пронзило меня, словно копье.

«О, папа», — вдруг подумал я в отчаянии. — «Зачем же ты тогда уехал?! Если бы ты остался, если бы мы остались все вместе…».

— Здесь был памятник, — прошептала Маричка, остановившись рядом со мной. — Тетя Катя показывала мне его. Ты помнишь это?

— Да, — ответил я с болью. — Теперь да.

Мы вышли из переулка на Центральную улицу. Здесь тоже было множество разрушенных зданий и следов былых боев. Но вместо всего этого я подошел к почерневшему, омертвевшему пню, оставшемуся от дерева, которое, если и сумело каким-то чудом пережить войну, то зачахло, оставшись без защитного озонового купола, и было срублено мародерами. Я вспомнил, как все селение радовалось, когда вдоль центральной улицы удалось высадить аллею. Это была заслуга группы ботаников-энтузиастов, в том числе Игоря Андреевича Коваля, отца Бори, еще одного друга моего детства. Боря был единственным из моих друзей, чья судьба была мне известна — он прожил короткую, но достойную жизнь, не опозорив своего отца, оставив за собой много хорошего. Прямая противоположность мне.

«Господи, как все это могло произойти?» — в ужасе спросил у себя я, все больше погружаясь в воспоминания. — «Я же Дима, Димитрис Войцеховский, я мечтал стать космонавтом, хотел делать что-то хорошее и полезное… Неужели я мог стать таким?!»

До Председательского дома осталось совсем недалеко. Я полагал, что он разрушен до основания. В какой-то степени даже надеялся на это. Уцелевший дом хранил бы в себе слишком много воспоминаний, намного больше, чем я смог бы выдержать. Но оказалось, что дом все же выстоял. Одни лишь очертания этого до боли знакомого здания заставили меня остановиться и вздрогнуть.

— Ты в порядке? — спросила Маричка.

Я неопределенно покачал головой.

— Мы можем не идти туда.

— Нет, — решительно покачал головой я. — Мне это нужно.