Новый мир. Книга 4: Правда

Робер Фламини сидел за столом, глядя на воздушный дисплей, на котором проигрывалась запись шоу. Это был человек невысокого роста (на вид примерно 5' 8") и среднего сложения, без лишнего веса, но и без признаков атлетизма. Он выглядел чуть младше своих реальных 63 лет. Но, в отличие от его бывшей супруги, это не была заслуга пластических хирургов. На гладко выбритом лице сенатора, которое виднелось в синеватом свечении дисплея, пролегло достаточно морщин, и их становилось лишь больше при просмотре этого видео. Каштановые волосы средней длинны были тронуты естественной сединой, и не подкрашены. Черты ромбовидного лица (широкие скулы и примерно равные по длине линии лба и челюсти, орлиный нос) казались интеллигентными и мягкими, хотя и с хитрецой. Близко посаженные глаза оливкового цвета были живыми и энергичными. На нем была свежевыглаженная светлая рубашка с запонками, без пиджака и без галстука. На столе перед ним стоял бокал, в котором плескался янтарного цвета напиток.

Когда мы зашли в кабинет, его глаза тут же поднялись на нас. По мне он прошелся осторожно, вскользь, почти без зрительного контакта, а затем взгляд сразу переместился на дочь. Хоть в этом взгляде и чувствовалась теплота, но был в нем и адресованный дочери немой вопрос. Я заметил, что Лаура опустила глаза. Вздохнув, ее отец нехотя отключил дисплей и, встав из-за стола, прошел нам навстречу.

— Рад тебя видеть, Лори, — сказал он, приобняв дочь.

Голос у сенатора выдался мягким, успокаивающим, однако без оттенка нерешительности — такой голос говорил о его владельце как о человеке, который привык добиваться своего умом и хитростью, а не грубой силой. Таким же оказалось и его рукопожатие — он не стремился продемонстрировать им физическое превосходство над оппонентом. Мои мозоли встретились с мягкой кожей, какая может быть у человека, не привыкшего к физическому труду.

— Робер, — представился он ровным голосом, наконец переведя на меня более внимательный взгляд.

— Димитрис.

Я ответил ему столь же прямым взглядом, однако постарался, чтобы в нем не чувствовалось вызова или агрессии.

— В отеле нашелся неплохой довоенный арманьяк. Не угоститесь? — спросил он.

— Спасибо большое, но я не пью алкоголя.

— О, тогда угощайтесь водичкой. Вон там, на журнальном столике. Лори, тебе я могу предложить вина.

— Спасибо, папа, не стоит. Я в последнее время и так пью чаще, чем стоило бы.

— Что ж, тогда располагайтесь, — сделал он широкий жест в сторону мягких диванчиков и кресел в углу кабинета.

После того как мы присели, он прямо спросил:

— Ну и чья же это была идея?

Я был несколько огорошен тем, как неожиданно он перешел от арманьяка к делу, так что Лаура сориентировалась с ответом быстрее.

— Наша общая.

Сенатор вздохнул и с легким укором посмотрел на дочь.

— Лори, ты — взрослая, самодостаточная личность. Ты давно уже сама себе на уме, не спрашиваешь моих советов по поводу каждого своего решения. И я это очень уважаю. Но в данной ситуации, если честно, ты умудрилась меня удивить. До сих пор не могу понять, почему ты не посоветовалась со мной. Неужели ты сомневаешься, что я желаю тебе лишь добра?

— Я не сомневаюсь в этом, пап. Поэтому мне несложно было предвидеть, каким был бы твой совет. Но в этой ситуации я всё равно не последовала бы ему.

Ее отец покачал головой. Его лицо сделалось озабоченным.

— Лори, я расстроен тем, как легкомысленно звучат эти твои слова.

Лаура вздохнула, и открыла было рот, чтобы начать объяснения, но отец перебил ее мягким, но настойчивым движением руки. Я удивился тому, какое сильное действие возымел этот жест на ее непокорный характер — отец явно умел найти к ней подход.

— Я уверен, что ты понимаешь — то, что вы сделали вчера, не идёт ни в какое сравнение со всем, что ты творила раньше. Ты ведь знаешь, Лори — твоя мать всегда была против твоей правозащитной деятельности, тогда как я — принял этот твой выбор, и всегда тебя поддерживал. Точно так же я никогда не стремился навязать тебе свои взгляды в вопросе выбора спутника по жизни. Эдвард Грант — приятный и успешный молодой человек. Но я вовсе не испытывал по поводу его такого щенячьего восторга, как твоя мать. И легко пережил бы, что ты выбрала себе кого-то другого. Пусть даже этот «кто-то» не так хорошо смотрелся бы на обложке глянцевого журнала. Ты ведь знаешь, я никогда не был ханжой. Но то, что случилось вчера, меня просто шокировало. Мне казалось, что я очень хорошо тебя знаю…

— Пап, прошу, не надо. Сделано то, что сделано, — не без смущения, но твердо отрезала Лаура.

Робер Фламини тяжело вздохнул.

— Ну и чего вы рассчитывали этим добиться? — спросил он, на этот раз удостоив взглядом нас обоих.

— Справедливости, — ответил я.

Теперь сенатор смотрел только на меня. Наши взгляды осторожно скрестились.