Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)

— Старый мировой порядок находится в агонии! Он никогда не был так близок к краху, как сейчас! Никогда на протяжении всей современной истории — ни до, ни после всех четырех мировых войн! И поэтому мировые боссы решили сделать то, что уже не раз спасало старый порядок прежде. Сбросить старую шкуру, покрывшуюся плесенью и провонявшуюся. И облачиться в новую — покрасивее! Имитация революций! Имитация реформ! Зачастую этого хватает, чтобы задобрить стадо! На эту удочку человечество покупалось десятки, даже сотни раз! Теневые кардиналы понимают, что Патриджа уже не удержать у власти! Что чаша терпения народа переполнена! И они подыскали ему замену! Элмор и эти никчемные болтуны, вещающие из Турина — вот кого тайное мировое олигархическое правительство, эта чертова бессмертная гидра, избрало своей новой шкурой! Ты что, правда не замечаешь, куда все это ведет?! Они созывают этот свой Совет Содружества, объявляют какие-то косметические либеральные реформы, меняют правительство — и гасят накопившееся народное недовольство, а дела их кукловодов, как и раньше, в шоколаде! Но остается одна опасность. Кое-что, что мешает их планам. Мы, Сопротивление. Те, кто никто не прекратит борьбу, пока не добьется истинной революции! Кто не позволит одурачить себя и задобрить мелкими подачками! И поэтому — они хотят превратить нас в изгоев с помощью лжи и дезинформации! Вроде той, что ты сам только что так норовил выпустить в свет!

Еще в середине своей речи Ши принялся возбужденно ходить из угла в угол и эмоционально жестикулировать, словно Шерлок Холмс, раскрывший всемирный преступный заговор. Одного лишь взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять — он никогда, ни за что, под давлением каких-либо доказательств, даже если бы они у нас были, не станет рассматривать иную версию событий, нежели та, в которую он свято верит. Ши мрачно усмехнулся, принимая растерянное выражение моего лица за признак признания мной своей никчемности и неправоты под давлением его обличений.

— Что, Сандерс, тебя не сильно печалит финал со сменой шкурки, который я описал? Еще бы! Ведь тебе, давай будем честны, никогда и не нужны были никакие реальные перемены. Ты чувствовал себя весьма уютно в рядах защитников режима, угнетающих слабых, в роли сиднейского копа — с хорошей зарплатой, социальной защитой, медицинским страхованием, служебным жильем в «зеленой зоне». Для этого ведь ты всегда и норовил проникнуть в Содружество, прорваться поближе к большой кормушке, да? Всегда жаждал оказаться в тощей прослойке прихлебателей режима, с которыми властители мира делятся объедками со своего стола в обмен на помощь в поддержании эксплуатационного строя. Ты ведь не имеешь ничего против этой общественной модели, не так ли? Тебе ведь всегда было плевать на тех, кто оказался там, в самом низу. Я почувствовал это еще тогда, когда показал тебе весь тот беспредел в графстве Мак-Донелл. Ты мог для виду пожалеть бедняг, но близко к сердцу их бед не принимал. Ты-то сам всегда сумеешь выкарабкаться, работая широкими плечами и кулаками! Возражения против политики режима возникли у тебя лишь тогда, когда система поступила несправедливо именно с тобой, родимым. Не так ли, Алекс?!

Тоном обвинителя, выведшего преступника на чистую воду, он продолжил:

— Ты так любишь разглагольствовать в своих речах о морали, о совести, о правде! Но вся твоя борьба с самого начала и до самого конца была твоей личной, эгоистичной борьбой! За твое выживание, твою безопасность, твое положение в обществе! Тебе правда важно, каким будет завтрашнее общество? Нет! Что тебе на самом деле важно — так это каким будешь завтрашний ты! Счастливая, никчемная ванильная жизнь с этой твоей юристкой-потаскушкой, этой тупой куклой, пустышкой, на бабки ее родителей, лижущих задницы олигархов — вот предел твоих мечтаний, вот твой идеальный мир! Убрать преследователей с твоего хвоста, поставить рыло Элмора вместо рыла Патриджа на экран телика для успокоения совести — и ты будешь считать, что мир сделался замечательным и справедливым!

Закончив свою пламенную речь, Ши разочарованно покачал головой. Я молчал. Тупо смотрел на него с бессильной, идиотской улыбкой, с каждым следующим мгновением все более полно осознавая свою беспомощность, бесполезность любых слов, безвыходность этой абсурдной, нелепой, трагикомичной ситуации.

Мой взгляд на миг переместился на Джерома, который все это время хмуро наблюдал за Хоном. Он сидел теперь спокойно, без движений, не предпринимая больше попыток освободиться из стяжек — видимо, смирился с тем, что это невозможно.

«Скажи, что ты согласен с ним», — прошептал я умоляюще одними губами, надеясь, что Джером, может быть, еще может спастись. — «У тебя еще есть шанс. Подумай о Седрике». Однако Джером сделал вид, что не понял меня.

— Знаешь, что думаю я, Кореец? — спросил он со вздохом, в котором слышался едва-едва сдерживаемый гнев.

— Это вряд ли что-то изменит, Казак, — ответил Кореец. — Уже слишком поздно.