— Лейла как-то сказала мне: «Не проблема, если кто-то считает, что он использует тебя. Это не мешает тебе использовать его».
— Мне она это тоже говорила. Лейла умна. Но настолько ли умна, как она думает?
— Не знаю, дружище. Не буду строить из себя стратега. Там, где я прожил большую часть жизни, все было проще. Ты и сам должен понимать, где сейчас все мои мысли. При одной мысли о том, что моя Катька и мой малой сейчас где-то… Я просто не хочу, не могу об этом думать. Если бы не верил, что у этого Фримэна есть хотя бы призрачная надежда свалить власть этого вашего Патриджа, и тем самым спасти их — давно послал бы его на хрен, взял бы пару стволов и совершил бы безумную попытку освободить своих из их лап. Сложил бы голову — и пусть. Но хотя бы чувствовал бы себя мужиком!
— Им бы от этого легче не стало.
— Знаю. Потому и сижу здесь.
Я покачал головой.
— Не могу перестать думать о том, что этот чертов прокурор в чем-то прав. Он, конечно, врет, что расстроен смертью Брауна. Но в одном он, думаю, не соврал — кое-кому очень выгодно, что Браун никогда уже не даст официальных показаний.
— Да брось ты свой бюрократизм. «Официальные», «неофициальные». Никого не гребет! То, что вам с Донни пришлось прижать пальцы сукина сына дверью и окунуть башкой в унитаз, чтобы его разговорить — ничего особо не меняет.
— Нам не следовало убивать его. Надо было публично передать в руки властям. Сделать так, чтобы у них не было выхода, кроме как его допросить. Эта мысль вертелась у меня в голове, перед тем как…
В моей памяти всплыла проломленная об унитаз голова Брауна. Я поморщился.
— Да брось. Не вини Донни. Парень увлекся.
Теперь в памяти всплыло искаженное яростью лицо Донни.
— Я его и не виню, — вздохнул я, сразу вспомнив его же виноватый и подавленный вид в тот момент, когда мне с огромным трудом удалось оттащить его от бездыханного тела Брауна и привести в себя. — Это был приступ боевого безумия, который случается иногда у тех, кто раньше «сидел» на «Валькирии» и других стимуляторах. Организм упивается адреналином, пытаясь найти в нем заменитель наркотика…
— Вот видишь. Этот выродок ему жизнь сломал. Не знаю, смог бы ли я удержаться…
— Я должен был удержать его! Но это произошло слишком быстро…
— Кончай ныть. Сам понимаешь, что городишь херню. Как ты вообще себе представляешь то, что предложил? «Передать его властям». Да эсбэшники бы нас всех спапашили при попытке «передачи»! Или подстроили бы его самоубийство, или какой-то несчастный случай. А может, он бы сразу обзавелся бы кучей адвокатов и стал бы все отрицать — в итоге еще и сделали бы из него жертву. Короче говоря, ни хрена бы из этого все равно не вышло.
— Наверное, ты прав, — вздохнул я. — Но я все равно чувствую себя дерьмово.
В этот момент произошло нечто странное. Судя по звуку в моем ухе и значку на сетчаточном дисплее, я получил входящий вызов. Только вот, мой временный номер не был, по идее, известен практически никому за пределами этой комнаты…
— Я сейчас, — произнес я, поднимаясь.
Я принял вызов, лишь уединившись в своей комнате.
— Привет, Дима, — поздоровалась со мной Мей Чанг, в девичестве Юнг.
— Откуда тебе известен этот номер?
— Я рада тебя видеть целым и невредимым. Признаюсь, я не ожидала, что это произойдет, после тех событий, которыми окончилась наша предыдущая встреча, и того решения, что ты тогда принял.
— Да-да, я тоже рад тебя видеть, Мей. Но вопрос я задал серьезно.
— Перестань. Ты ведь не думал, что в МГБ не знают о вашем убежище на территории Союза?
— Я полагал, евразийские спецслужбы не афишируют, что поддерживают Сопротивление.
— Правильно полагал.
— Тогда как понять, что ты сейчас звонишь мне по их поручению?
— Всего лишь еще один способ негласно помочь восстановлению справедливости. Даже в той жестокой форме, которую оно иногда приобретает.
По тону Мей при словах «в жестокой форме» я понял, что она смотрела видео допроса Брауна, которое гуляло в Сети. И от осознания этого мне сделалось не по себе.
Но еще больше мне стало не по себе от понимания того, что я вполне всерьез и спокойно говорю сейчас… нет, не просто с подругой своего детства — с представителем Евразийского Союза, власти которого я считал и считаю ответственным за уничтожением своего родного поселка и убийство моих родных.
Это было примерно так же невероятно, как и то, что я являюсь без пяти минут членом Сопротивления, которое я всю свою жизнь считал опасной террористической организацией, сборищем социопатов, нигилистов и маргиналов, которые заслуживают в лучшем случае длительного тюремного заключения.
Мир менялся намного быстрее, чем успевало перестраиваться мое сознание.
— Тебе поручили что-то мне сообщить? — мрачно спросил я, смиряясь с действительностью.
— И сообщить, и предложить.
— Что же?
— Надеюсь, ты готов к быстрым решениям.
— Зависит от решений.