— Одного я не могу понять. За что погибли сегодня шестеро отборных солдат Революции? Как смерть этого Окифоры приблизила торжество всемирной революции и установление нового, справедливого общественного строя? Ответь мне, Димитрис! Ведь это ты, сука, наш командир!
Я перевел на него твердый взгляд.
— Мне жаль погибших ребят, как и тебе, — твердо произнес я.
Но вместо него ответила Лейла.
— Это никогда не были «твои ребята», — покачала головой арабка.
— Ошибаешься, — возразил я.
— Да брось, — ответила она, с прищуром посмотрев мне в глаза. — Ты сказал с самого начала, что для тебя мы, Сопротивление — всего лишь ситуативный союзник, который помогает достичь твоих целей. Так что воздержись от крокодильих слез.
Ее слова задели меня. Как назло, еще и раны как раз начали болеть сильнее.
— То, что я не верю в бредни о всемирной революции, не значит, что мне безразлична судьба людей, которые вместе со мной сражались и проливали кровь! — гаркнул я.
Глаза Принцессы недобро сверкнули.
— Они проливали свою кровь не за тебя! А за дело, в которое они, в отличие от тебя, верили, и не называли «бреднями»! И ты лучше его так не называй, когда их кровь еще не впиталась в землю! — отчеканила она стальным голосом.
— Прости. Я не должен был говорить так, — признал я, выдохнув.
Но она оставалась холодной и жесткой.
— Дело здесь не в политкорректности и не в подборе выражений. Ты не веришь в наше дело — и это оскорбительно для меня и тех, кто отдал за это дело свои жизни, вне зависимости от того, какими словами ты об этом говоришь, — парировала Аль Кадри.
— Прости, если разочаровал.
— Что за дурацкое слово? Не переоценивай себя, легионер. Может быть, я и допускала, что ты изменишься и поверишь в наше общее дело, вместо того, чтобы оставаться в плену у личной мести. Но я не из тех людей, кто будет сидеть и реветь в подушку, или хлопать дверью, из-за того, что мои грезы, видите ли, не сбылись. Меня нельзя «разочаровать», так же, как нельзя и «очаровать», пустив в глаза пыль с телеэкрана!
Её голос показался мне излишне черствым и назидательным. Так бывает у людей, которые пытаются скрыть ярость и боль.
— Лейла, я вижу, что ты в бешенстве из-за гибели своих людей. И это значит лишь то, что ты — нормальный человек, — сделал я попытку воззвать к этому чувству.
Но подход не удался. Сверкнув глазами, она сразу же отгородилась от меня стеной.
— Не надо только делать вид, будто знаешь, что я думаю и чувствую! Я уже говорила, что я не сентиментальна. Я видела достаточно смертей, чтобы моя голова оставалась холодной, что бы ни случилось. Так же и в этом случае. Ронин, Тень, Медведь — были отличными, верными бойцами. Они вступили в отряд, потому что я сказала, что так нужно. Я знала, что они могут погибнуть. Что я ставлю их жизнь на кон. Как и свою. Но я была готова сделать это. Вопрос лишь в том, принесет ли эта ставка пользу Сопротивлению!
Я все еще не был уверен, искренне ли она пытается свести гибели людей к простым математическим расчетам, или прячет под холодной маской чувства, которые ее гордость и упрямство мешают показать. Ясно было одно — Лейла сейчас не настроена открывать свою душу, и говорить придется в заданном ею тоне.
— Слушайте, может, не будем сейчас устраивать всех этих сцен из мексиканских сериалов? — устало и раздраженно предложил Джером. — Лейла верно сказала, что кровь наших ребят еще даже не остыла. Так кончайте это дерьмо!
Его слова были правдивы на все 100 %, и мы с Лейлой оба это прекрасно поняли, так что нашли в себе силы выпустить пар. В установившемся молчании Ши достал из-за пояса флягу и отвинтил крышку. Запахло чем-то сильно алкогольным.
— Помянем, — молвил Кореец. — Гэвина. Киру. Медведя. Тень. Ронина. И этого…
— Донни, — произнес Джером.
— Они заслуживают большего, чем эти сраные слова. Каждого из них надлежало бы хоронить с оркестром и почетным салютом, а за их вклад в дело Революции каждый из них заслужил памятника. А их тела просто бросили гнить на поле боя. Но их смерть не была напрасной. Они умерли за то, чтобы миллиарды их потомков жили в свободном и справедливом обществе. Они — герои. А герои — не умирают.
— Герои не умирают, — повторили мы шепотом, исполняя ритуал.
Ши хлебнул из фляги и пустил ее дальше по кругу. Лейла едва пригубила. Джером приложился как следует. Я — сделал средний глоток, ощутив во рту резкий, непривычный запах спиртяги.
— Наших товарищей уже не вернуть, — продолжил Хон. — Но они заслуживают отмщения. Нас предали. И я хочу знать, кто!
— Я не думаю, что это евразийцы, — молвил я.
— Если не они, то кто-то из нас четверых! — жестко ответил Кореец, обведя всех собравшихся взглядом, в котором читалась готовность немедленно прикончить того, кто окажется изменник. — Ну, или кто-то из погибших, кто полагал, что ему подарят жизнь за измену — но жестоко ошибся!
— Это не единственный возможный вариант, — возразил я. — Нас могли выследить с помощью прослушки, перехваченных сообщений…
— Тебе не кажется, что ты пытаешься выгородить свою евразийскую подружку?!