— С ним все хорошо, мамулечка… — ответила за брата Оленька. — С Васечкой все хорошо… Хорошо…
— Хорошо… — повторила мать, довольная этим известием. — А мамка все говорит… Все ходит… ходит по земельке… Хорошо тебе? Хорошо? — И она открыла покрасневшие, оцепеневшие глаза. — Как хорошо, — сказала она тихо и ласково. — Когда сыночек рядом… Хоть каждый день встречайся… Каждый день и ночь… Ничего не мешает…
— С ним все хорошо… — повторила Оленька. — Он доволен…
— Доволен…
— Папа, скажи ей!
— Аня…
— Все, все…
Немного помолчали.
— Мы должны быть твердыми! — сказала вдруг Анна Геннадьевна. — Твердыми! — задрожала она, добела сжав кулаки. — Потому что с этим… Э-тим, — повторила она с подчеркнутым ударением. — Мы ничего не можем поделать… Ничего! Все! Все… что нам… остается… это быть твердыми и мужественными… Должны поддерживать друг друга… Поддерживать! Дорогие мои… Васечка! Васечка!
Корнеев вздрогнул.
Он был точно в оцепенении и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, его кровь, преданная и послушная кровь, застаивалась в теле и чернела и только в сердце сохраняла еще и подвижность, и цвет.
— Что же ты ничего не кушаешь? — спросила мать более спокойно и как будто рассеянно. — Кушай! Пей! Кушай, сыночек! Остывает ведь…
— Я… я кушаю, пью… Мне хорошо… Спасибо…
— Хорошо… — повторила мать. — Вот квас… Наш Вася всегда квас любил, — сказала она мужу и дочери, которые следили за ней глазами. — Всегда… всегда любил… С детства… — И она задумалась, вспомнив что-то важное из Васиной жизни. — Да, любил…
— Квас так квас! — кивнул старший лейтенант.
— Ты сказал, что Антбюхов — что? — спросила Анна Геннадьевна через секунду.
— Антюхбов! — поправил Василий. — Из моего взвода.
— И что с ним? Тоже… — И мать тяжело вздохнула: — Бедные…
— Нет. Другое.
— Другое? А что?
— Случай веселый…
— Ну хорошо… Пусть веселый! Веселый так веселый! Правда? Веселый! Ну хорошо… Гм… Рассказывай, мы слушаем… Да? Да! Мы слушаем… Давно не слышали, как ты рассказываешь… Веселишь нас… Да… Повесели нас!
— В общем…
Василий кашлянул.
Казалось, стоит заговорить, и слова рассыпятся перед ним в тот же миг. Живой рассказ, всегда легко, без трудностей дававшийся, теперь обязательно выйдет бессвязным и неинтересным. Смешное окажется грустным и даже бестолковым. Словом…
— Мы слушаем, — повторила Анна Геннадьевна.
— Да, — торопил отец. — Не молчи…