В “Тихом Доне”, где, по словам Светланы Семеновой, естественная “родственность, пусть и ограниченная, и подверженная искажениям, лежавшая в основании мирной жизни казачьей общины и семьи, в ситуации войны, мировой и Гражданской, подвергается полному распаду”, “высшим тестом качеству человека” становится способность не просто прощения, но принятия “врага” как своего, природнения его себе: “Мать Григория, Ильинична, смирившись перед волей дочери, перед силой обстоятельств, перешагивает через естественное отталкивание от убийцы ее старшего сына, принимает в дом столь ненавистного ей, заряженного чуждой „правдой” человека. Но постепенно <…> вдруг начинает чувствовать „непрошеную жалость” к нему, когда его выматывает, гнет и мучит малярия. <…> А перед смертью отдает она Дуняше для Мишки самое дорогое — рубаху Григория <…> Это с ее стороны высший жест прощения и примирения! <…> И неистовая воительница за Григория Аксинья (утверждавшая перед тем свою вечную вражду с Натальей за любимого мужчину. —
Т. К.) берет к себе детей Натальи, согревая их любовью”. А сама Наталья, столь много и бесконечно, буквально — до смерти — оскорбленная Григорием, все же умирает примиренной, простившей. В этом образе уже назревает следующий этап внутреннего развития слова: “враг единственный, дорогой и любимый”, обретающего свое полное воплощение в “Поднятой целине”.