“Душевность нельзя путать с духовностью. Разница душевного и духовного ясно выражена в персонажах Л. Толстого: княжна Марья Болконская — духовна, Наташа Ростова — душевна. Князь Андрей Болконский — духовен, Николай Ростов — душевен. Вообще все семейство Болконских более духовное, а семейство Ростовых — душевное.
Обычно считается, что духовность — категория более высокого порядка, чем душевность. <…> Гордость и злость — это преимущественно свойства духа, а не души, что интуитивно выражается в языке: словосочетания „злой дух” и „гордый дух” встречаются на несколько порядков чаще, чем „злая душа”, „гордая душа”. Николай Ставрогин или Иван Карамазов у Достоевского — глубоко духовные существа, но, лишенные душевности, отвергнувшие „дыхание жизни”, они кончают смертью или безумием. О поэзии Блока можно сказать, что она в высшей степени духовна, но не душевна, и именно этим объясняется переход от духовно-воздушных, „софийных” „Стихов о Прекрасной Даме” к песням во славу демонической женственности незнакомок и снежных масок.
Есть духовность высей и духовность бездн, идеал Мадонны и идеал Содома. Но душевность не может быть идеалом. Она неотделима от естественного человеческого существа, от лица, в которое вдунуто дыхание жизни. Душевность — это не конец, не цель, но начало, отрыв от которого делает невозможным движение к концу, точнее, направляет человека к совсем другому концу — ницшеанскому, блоковскому падению в бездны духа, враждебного человеческому. Обогащаясь духовным, душевное не должно ни на миг поглощаться или отвергаться им”.
Евгений Ямбург.Отцы и дети: ключи к пониманию. — “Знамя”, 2006, № 10.