Новый Мир ( № 1 2009)

“Прежде всего — контекст победил текст, перипетии биографии заслонили творчество [Булгакова]. Мистицизм и гламурность современного общества соединились с парапсихологией и экстрасенсами, образуя новый фон. „Мастер и Маргарита” утвердился в массовом паралитературоведении как „эзотерический” сакральный роман с системой тайнописи. <...> Приходится признать: широко открыли двери дилетантам сами профессионалы, не считавшие необходимым систематически рецензировать публикации о писателе, очищая поле от сорняков”.

Григорий Дашевский.Признак как призрак. — “Коммерсантъ/Weekend”, 2008, № 37, 26 сентября.

“Человек, пишущий стихи, обычно и сам поэтом не представляется, и чувствует себя неловко, если его так представляют другие. <...> Называя свои занятия, люди сообщают нам: вот каково мое место в мире. Назвав же себя поэтом, человек либо сообщит нам, что у него этого места нет, либо что он живет в исчезнувшем мире. Поэтом можно быть только по отношению к своим стихам, но не по отношению к миру. Так мы давно уже привыкли считать, но Андрей Родионов в новой книге стихов „Люди безнадежно устаревших профессий” („Новое литературное обозрение”, 2008) говорит о мире, в котором роль „поэта” уже не отличается от других ролей — не потому, что переменился поэт, а потому, что переменился мир. <...> В этом мире, в котором и о котором написаны стихи Родионова, все люди оказались и в том же состоянии, и в том же положении, что и поэт: у всех нет места в мире, названия всех занятий и ролей — не только „устаревших”, но и самых современных вроде „менеджера” и самых вечных вроде „отверженного любовника” — звучат одинаково неловко или нелепо. Звание „поэт” снова становится в ряд других званий — не потому, что избавилось от своей неуместности и нелепости, а потому, что неуместны и нелепы стали все роли и звания”.

Девяностолетие Александра Галича.— “OpenSpace”, 2008, 19 октября.

ГоворитСергей Гандлевский:“<...> воскрешение Галича возможно, ведь воскресает же сейчас в стихах некоторых молодых поэтов ранний Маяковский, с поэтикой которого, казалось, русская поэзия рассталась раз и навсегда. <...> Галич — и как поэт, и как легенда — был одним из кумиров моей молодости. Сложился я и по-человечески, и литературно в 1970-е, в самое что ни на есть советское время. И Галич, скорее всего, смолоду вошел в культурный состав моей крови”.