Новый Мир ( № 1 2010)

“Если Цветаева — это голос, рвущийся наружу, криком, шепотом, восторгом, осуждением — когда как, то современный поэт — скульптор. Тот, кто умеет от языковой глыбы отсечь все лишнее, может восхитить своей скульптурой, чаще всего ледяной, поскольку в горячем информационном потоке все быстро тает, но фотографии ледяных скульптур уже заняли свое место в альбоме. „Лишь однажды Блоку удалось убежать от себя, — пишет Цветаева, — на жестокую улицу Революции”. Современный поэт никуда не бежит, он — Данила-мастер, его задача — построить языковой модуль. Модуль, а не „слова”, должен быть своим. Или — какое еще сегодня есть понятие — поэт-проект, и тут вопрос удачного или неудачного замысла и презентации, позиционирования. Цветаева, попади она в наше время, потеряла бы дар речи”.

Михаил Эпштейн.“Философы будут создавать миры”. Беседовала Ольга Балла. — “Частный корреспондент”, 2009, 15 октября.

“Это были потенциальные слова, которым он [Владимир Даль] контрабандой давал место в своем словаре. Контрабандой, потому что эпоха была позитивистской, реалистической, и Даль считал задачей своего словаря отразить некнижный язык, сделать сдвиг с письменного слова на устное. Но он сделал и еще один сдвиг: с того, что говорится, на то, что говоримо, на возможности языка. Правда, он это прятал. Он никогда не выносил своих новых слов в качестве заглавных, а давал их в виде возможностей словообразования внутри существующих гнезд”.

Михаил Эпштейн.Цунами со знаком плюс. Счастливые и несчастливые семьи. Толстовская насмешка? — “НГ Ex libris”, 2009, № 36, 24 сентября.

“А ведь уже больше века прошло — пора бы заметить, что зачин к „Анне Карениной” имеет оборотный смысл, что счастье, каким оно выступает в романе, гораздо более единственно, удивительно, невероятно, ни на что не похоже, чем все эти вполне типовые и даже тривиальные несчастья с предсказуемым исходом. <...> Для меня очевидно, что это пример „чужого слова” в авторской речи Толстого или, во всяком случае, такого слова, которое чужеет, отстраняется Толстым по ходу романа. Это типичная сентенция в духе великосветской моральной философии. Такое могли бы изречь Ларошфуко или Лабрюйер. На худой конец, это может быть мысль самого Стивы Облонского, который одновременно и жалеет о случившемся, и пытается утешить себя. Но испытания сюжетом и жизнью эта мысль не выдерживает”.

Я, по-моему, плохой ученик…Беседу вел Роман Сенчин. — “Литературная Россия”, 2009, № 36, 11 сентября.