Новый Мир ( № 1 2011)

Может, даже купить сахар. Не для еды, про запас. Она еще до войны поняла: самое важное в жизни — запасы. Чтоб как судьба ни сложилась, а хоть какая-то крупа была и мучицы немножко. Она в таких случаях вспоминала двоюродную сестру, которая в тридцать девятом вышла себе за питерского и умерла от блокады. “Все от того, — говорила Вик-Ванна, — что не умела делать запасы!” Это была правда.

То, как она сама провела войну, Вик-Ванна не помнила.

Но каждый год ходила регулярно на встречи ветеранов.

А деньги на такси брала из банки с надписью “Сахар”.

 

             Витек предложил читать под траву, попробовали, Витек Гоголя принес, я говорю: школьная лабуда, а он: “да ты че, знаешь, как это под это классно”. Попробовали, чуть от смеха не погибли, я кашлять начал, Витек вообще под диван закатился. Можно следующий раз попробовать Толстого, только не Анну Кареевну, мне мать ее в детстве рассказывала что она на вокзале сделала. А Витек говорит, не, Толстой это не так смешно, ну если только дозу увеличить. Я говорю: не надо, мы же наркоманы, мать и так прошлый раз когда я ночью в холодильнике все схавал, что-то почувствовала, на меня смотрела. А Витек говорит: “а я что — наркоман?” Я говорю, что орешь, и вообще мне завтра на работу, слушай, пойдем завтра со мной? Неохота туда одному переть. Он вначале: “хоп ладно; потом: нет, не могу, завтра не могу”. Не можешь — не можешь, говорю. “Да нет, честно не могу”, говорит. Да, говорю, че мне твое “честно”, на масло что ли мазать буду, не можешь — так и скажи. Он: “да я уже сказал”. Я: ну и все. И он ушел.

Поехал утром на эту Ганиева. В маршрутке жара, окна задвинуты бумажкой затолканы, вонь, я еще недавно заметил, русские тоже стали вонять, вот те, которые умывались, уехали, а остались которые воды не видели. А я чистую рубашку надел с галстуком, мать мне каждый день чистенькое на стул, но говорит, что не ценю вот это меня бесит.